Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
В массовых советских шпионских романах врагу практически всегда (бывают и исключения, но они редки) решительно отказывают в сколь-либо привлекательных качествах, как внешних, так и внутренних. Даже в случае "волка в овечьей шкуре" - правда, после разоблачения.
Вот и у В.Черносвитова в рассказе "В мирные дни" (сборник ""Мелкое" дело", 1953, публикация 1955) то же самое.
Как только мы встречаемся с "высоким капитаном с узким лбом и гладко зачёсанными набок волосами", мы должны почувствовать что-то неладное, даже до упоминания морской татуировки (и вспоминания о том, что узел, привязывавший туфли к ногам преступника, был таким, какие вяжут балтийские моряки).
Интересно, по этому же принципу не должен ли читатель почувствовать, что "высокая красивая женщина", которая "стояла в купе вагона и равнодушно следила, как в раме окна быстро подымаются вверх телеграфные провода и после мелькнувшего столба снова опускаются, чтобы тут же опять взвиться. Она была далека от мысли о том, что, может быть, по этим проводам, обгоняя или уже обогнав поезд, промчалась телеграмма, которая грубо нарушит все её планы. А так оно и получилось: на ближайшей остановке в купе вошёл офицер комендатуры и вежливо попросил её пройти с ним – в вагон она уже не вернулась, а на следующей станции молчаливый старшина снял с поезда её вещи.", не может быть преступницей? А как же строй текста, заставляющий, напротив, подозревать что-то неладное?.. Или женщине-шпионке не только можно, но и нужно быть красивой?
Вот и у В.Черносвитова в рассказе "В мирные дни" (сборник ""Мелкое" дело", 1953, публикация 1955) то же самое.
Как только мы встречаемся с "высоким капитаном с узким лбом и гладко зачёсанными набок волосами", мы должны почувствовать что-то неладное, даже до упоминания морской татуировки (и вспоминания о том, что узел, привязывавший туфли к ногам преступника, был таким, какие вяжут балтийские моряки).
Интересно, по этому же принципу не должен ли читатель почувствовать, что "высокая красивая женщина", которая "стояла в купе вагона и равнодушно следила, как в раме окна быстро подымаются вверх телеграфные провода и после мелькнувшего столба снова опускаются, чтобы тут же опять взвиться. Она была далека от мысли о том, что, может быть, по этим проводам, обгоняя или уже обогнав поезд, промчалась телеграмма, которая грубо нарушит все её планы. А так оно и получилось: на ближайшей остановке в купе вошёл офицер комендатуры и вежливо попросил её пройти с ним – в вагон она уже не вернулась, а на следующей станции молчаливый старшина снял с поезда её вещи.", не может быть преступницей? А как же строй текста, заставляющий, напротив, подозревать что-то неладное?.. Или женщине-шпионке не только можно, но и нужно быть красивой?