Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
В сегодняшний сборник вошли недавно "вошедшие в оборот" и редко издающиеся произведения Стругацких. Хотя насчет "никогда не издававшиеся" - это некоторое преувеличение.
Стругацкий А. К вопросу о циклотации: [Сборник] / Стругацкий А., Стругацкий Б.; Серийное оформление и компьютерный дизайн В.Воронина. - М: Изд-во АСТ, 2018. - 320 с. - (Книги братьев Стругацких). - 2.000 экз. - ISBN 978-5-17-108934-4. - Подп. в печать 2018.08.31. - Заказ 42134.
Содержание: Первые / Стругацкий А. С.5-12. Экипаж "Хиуса" / Стругацкий Б. С.13-17. Буфет межпланетников / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.18-31. Лев Вальцев объясняет / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.32-44. Эпилог / Стругацкий А, Стругацкий Б. С.45-46. Экипаж "Скифа": Сценарий научно-фантастического фильма по мотивам повести "Страна багровых туч" / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.47-112. Скатерть-самобранка: Фантастическая история / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.113-121. Погружение у рифа Октопус / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.122-138. Моби Дик / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.139-159. Президиум ЭСМ / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.160-173. Окно / Стругацкий А. С.174-188. Импровизатор: Перевод-плагиат с неизвестного английского автора / Стругацкий Б. С.189-188. Без повязки / Стругацкий Б. С.199-202. Дачное происшествие / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.203-210. Извне / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.211-227. Гигантская флюктуация: Научно-фантастический рассказ / Стругацкий А, Стругацкий Б. С.228-242. Трезвый ум: Научно-фантастический скетч / Стругацкий А. С.243-245. Се ля ви: Героическая комедия в одном действии / Стругацкий А. С.246-247. Веселый разговор: Бытовая пиэса / Стругацкий А. С.248-249. Дорожный знак / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.250-263. Машина времени: Почти по Г.Дж.Уэллсу / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.264-270. К вопросу о циклотации / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.271-286. "Сказание о Ёсицунэ": Инструкция к чтению / Стругацкий А. С.287-318.
Жаль, что не указано ни авторство произведений, ни - традиционно - художник.
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
В советской литературной сказке (не только там, но там как-то наиболее четко и выделено) была популярна тема революции ("Три Толстяка", "Королевство кривых зеркал" и т.д.; в переводных сказках эта тема тоже присутствовала - см. хотя бы "Чиполлино", - но я сейчас не о том). В рамках общего подхода "популярно для детей о *". Естественно, революция там изображалась исключительно положительно.
Ну так вот, в наш век постмодернизма, "фанфикизма" и "переоценки ценностей" - существуют ли фанфики по этим произведениям, которые продолжают "линию авторов" (т.е. что революция - это прекрасно)?.. Вообще фанфики по этим произведениям существуют, но есть ли среди них не-полемические? Или хотя бы полемизирующие не с этой линией?.. (Причем не просто обходящие эту тему, а все же затрагивающие ее.)
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
У Инбер сцена с обыском - не намекает ли, что родители Верочки (или тетя Наша?..) все-таки хранили что-то "не то"? В детской. Как у М.Сизовой. И нет ли тут переклички? Или обе сцены просто восходят к одной и той же третьей?.. (Время написания примерно одно.)
Случилось так, что как раз накануне того дня, когда мне надо было идти в гимназию, под вечер у меня заболело горло. Смерили температуру — оказалось тридцать семь и восемь.
— Похоже на ангину, — сказала тётя Наша.
Меня уложили в постель и закутали горло фланелью.
Тётя Наша укрыла меня потеплее, посоветовала уснуть и ушла в столовую, откуда доносились голоса.
От жара они мне казались то слишком громкими, то очень тихими. Вдруг одно какое-нибудь слово начинало звенеть у меня в ушах, разрасталось в целую историю, иногда даже с картинками, которые перелистывались передо мной так быстро, что кружилась голова.
Мне казалось, что я спала долго, что уже ночь. А в столовой всё ещё разговаривали, расхаживали, передвигали что-то. Кто-то при ходьбе позвякивал, будто коньками.
А может быть, это не ночь? Но зачем же тогда у нас на подоконнике горит ночник: фитилёк в деревянном масле?
— Приступим к роялю, — приказал чей-то мужской голос.
— Слушаюсь, — ответил кто-то другой.
Это что же такое происходит? Кто распоряжается нашим роялем? Неужели папа с мамой решили всё же тайком от меня, ночью, перевезти его в другое место, где бы он не стоял без дела!
Но ведь он и у нас не бездельничает: Тамара играет на нём.
— Мамочка! Папа! — позвала я.
Но голос мой звучал так слабо, что меня никто не услышал.
Этого нельзя было оставить!
С трудом дыша, я встала, сунула ноги в ночные туфли, закуталась в одеяло и, подойдя к столовой двери, чуть приоткрыла её.
Я угадала: собирались увозить рояль. В столовой находился дворник, но вместо грузчиков были полицейские.
Главный из них звякал при ходьбе, но не коньками, как мне казалось, а шпорами.
Полицейские так удивили меня, что я не сразу заметила, какой беспорядок в комнате. А заметив, ужаснулась. И как это тётя Наша допустила?
Нет, рояль не увозили: он был раскрыт, как при настройке. В нём что-то искали. Да и вся комната была перерыта. Стол завален книгами, посуда из буфета вынута, Ушинский снят со стены, диванное сиденье поднято.
Внутри красавца дивана лежали старые газеты и бумажные выкройки. Сколько раз я просила тётю Нашу подарить их нам с Тамарой, чтобы мы могли играть в портниху! Тамара хотя и не любила этой игры, но соглашалась быть заказчицей и приезжать на примерку. Так нет же! Тётя Наша не позволяла. «Там туча пыли, — возражала она. — Эти выкройки выбросить надо». Однако не выбрасывала. Несколько штук подарила нам, а остальные спрятала обратно в диван.
Теперь она охотно показывала их главному полицейскому.
— Пожалуйста, взгляните сюда. А вот этого вы ещё не видели. И здесь вы ещё не смотрели. Ещё эта пачка. Ещё тот свёрток.
Говоря это, тётя Наша так трясла в воздухе ветхой бумагой, что туча пыли заволокла всю комнату.
Но тётя Наша не унималась до тех пор, пока главный, сморкаясь и вытирая глаза, не приказал городовому закрыть диван.
Отдышавшись, главный указал на нашу дверь:
— Теперь пойдёмте туда.
— Там детская, — сказал папа, — Ребёнок болен. Я просил бы не тревожить его.
Тут я не утерпела и просунула голову в дверь:
— Ничего, ничего, можете войти. У нас тоже есть выкройки.
Никогда ещё папа так не сердился на меня.
— Сию минуту марш в постель! — крикнул он, ударив рукой по столу. — Что за девчонка! Почему ты вмешиваешься не в своё дело! Кто тебя спрашивает?
Роняя туфли, босиком я кинулась обратно в кровать, юркнула под одеяло, укрылась с головой, чтобы ничего больше не слышать, И от огорчения и боли в груди уснула.
Утром я услышала, как разговаривали мама с папой.
Оказывается, полицейские доискивались, не прячет ли папа у нас в квартире какие-нибудь брошюры, написанные против царя.
Но таких брошюр они не нашли.
Днём мне стало лучше. И, когда папа пришёл проведать меня, я уже не лежала, а сидела в кровати и пила горячее молоко с мёдом.
— Как ты себя чувствуешь, Веруша? — спросил папа, и было видно, что он уже не сердится на меня.
— Мне, папочка, лучше, — ответила я. — Я не хочу больше болеть. Я буду следить за своим здоровьем. Это очень важно, хотя есть вещи и поважнее. Иван Васильевич тоже так говорит.
— Ну что, например, поважнее, девочка ты моя? — улыбаясь, спросил папа и присел ко мне на кровать.
— Важнее, чтобы всем хорошо жилось, чтобы все были грамотны, учились в школах, читали хорошие книги. Правда ведь?
— Правда, правда, — серьёзно ответил папа. — Настанет день, когда все школы, все книги, самые лучшие, станут доступны народу. Не знаю, доживу ли я до этого. Но ты, моя девочка, наверное доживёшь.
М.Сизова "История одной девочки".
…И ещё был случай с городовыми.
Осенью, после того как все вернулись с дачи, в доме часто разговаривали о «волнениях». «Волновались», говорил папа, рабочие. Повторялось часто слово «забастовка». И няня опять шепталась с дворником о том, что где-то по ночам стреляют…
В ту ночь долго выл ветер в трубе.
— Ветер с моря, — сказал папа, вернувшись домой, весь промокший под дождём. — И вода в реке высокая.
— Неужто опять вода на город пойдёт?!
Няня спросила об этом шёпотом, пронося папино пальто из передней в кухню для просушки: няня больше всего на свете боялась наводнений.
Лёжа под тёплым одеялом и глядя пристально на свет голубого ночника, Галя прислушивалась к тревожным голосам и к вою ветра в трубе до тех пор, пока глаза её не закрылись сами собой.
Она проснулась внезапно от громких, резких звонков в передней. Так никогда ещё никто не звонил к ним!.. Может быть, вода пошла на город? В столовой раздались грубые голоса и топот тяжёлых сапог. Няня пробежала через детскую к маме и крикнула:
— Городовые пришли с обыском!
Это слово мгновенно прогнало остатки сна. Галя приподнялась на подушке и прислушалась: открывались дверцы шкафов, гремели отодвигаемые ящики, и папа каким-то странным голосом говорил:
— Здесь пустой ящик. Здесь столовое бельё.
Но, когда Галя услыхала, что сапоги приближаются к её комнате, она быстро накинула одеяло на голову и замерла под ним.
А городовые уже входили в дверь. И папа тем же странным голосом говорил:
— В комоде детское бельё… это шкаф с игрушками, а здесь… — папа подошёл вплотную к Гале, — на диване спит ребёнок…
Сапоги (Гале показалось, что их было очень много) загромыхали обратно. Дверь передней открыли и снова заперли. Галя осторожно сняла одеяло с головы. В наступившей тишине отчётливо стучал дождь по окнам и пел тонким голосом ветер в трубе. Мама вышла из своей комнаты, очень взволнованная:
— Что это? Почему у нас обыск? Как могли они к нам прийти!
— По всем квартерам с обысками рыскают, — шёпотом сообщила няня. — И чего ищут — видать, сами не знают. Тут во всём нашем доме воров нету, чтобы краденое держали. Да ходят-то не днём, а всё ночью норовят. Чисто сами по воровскому делу.
Няня осторожно приоткрывает дверь на лестницу:
— Наверх теперь, к Рогачёвым пошли… Ну, чего там у Рогачёвых надо? Там одни старики живут. Ишь как в дверь стучат! Господи, твоя воля, только людям спокою не дают!
— Закройте дверь, няня, и заприте её на цепочку… — Папа говорит тоже очень тихо.
А мама громко восклицает:
— В самом деле, что же это за произвол! Врываются, когда им вздумается, в квартиры… Что им надо?
— Оружие ищут… Как ты не понимаешь! — И папа, вздохнув, устало опускается на стул.
— Уж это, поверьте мне, — уверенно говорит няня, — хорошие люди по ночам не ходют — одни душегубцы.
— А где твоё охотничье ружьё? — спрашивает мама, с ужасом глядя на папу.
— Под Галей, — спокойно отвечает он, вытирая платком вспотевший лоб.
— Где? — изумлённо переспрашивает мама, быстро обернувшись к Гале и глядя на неё с таким испугом, точно Галю надо немедленно спасать.
— Под Галей, под Галей! — успокоительно повторяет папа. — В диване, на котором она спит.
— Батюшки-и! — всплёскивает няня руками.
— Господи, что ты говоришь! — Мама бросается к дивану.
— Нечего волноваться, оно уже давно не стреляет. И не надо пугать ребёнка, — заканчивает папа. — Спать надо. Завтра у нас ранняя репетиция.
Но мама ещё долго не может успокоиться:
— Ну, а что, если бы его нашли? Всегда я говорила, что эта охота ни к чему! И подумаешь, охотник! За три года одну утку застрелил, и та горькая.
— Ну при чём же тут я, Марусенька? Ведь это уж не моя вина. А стрелял я действительно мало, потому что у меня плохое ружьё, прямо отвратительное ружьишко! Я всё собирался его переменить.
— Совершенно не к чему. Ведь ловил же ты рыбу прекрасно!
— Рыба рыбой, а ружьё само по себе. Оно мне для зайцев нужно.
— Всё равно очень прошу завтра же бросить это ружьё в воду!
Тут Галя заснула, а утром папа вынул из дивана своё старое ружьё, завернул его в портплед и унёс. И больше никто не видел этого страшного оружия. Но городовые остались в памяти Гали, и стук тяжёлых сапог долго чудился ей по ночам.
И как-то в ненастный вечер, когда шум дождя, барабанившего в окна, напоминал Гале тот страшный, такой же ненастный вечер, после которого папа выбросил в речку своё охотничье ружьё, Галя шёпотом спросила няню:
«Няня, в кого они хотели стрелять, эти дяди, которые ночью ищут оружие и так стучат сапогами?»
«Боятся они, кабы в них самих кто не пальнул!.. Спи, Галенька, нечего тебе спрашивать о чём не след!» - ворчливо ответила няня, плотно укутывая Галю одеялом.
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
В славном издательстве "Сидорович" вышел 14 том Полного собрания сочинений Стругацких. Бумажный и в твердом переплете. Но идеал недостижим - тираж его ограничен (350 экз.), а стоимость - 2.500 рублей.
Напоминаю, что 14 том - второй из двух, посвященных 1968 году.
В нем присутствует памятный многим вариант "Обитаемого острова" 1971 года (который "из "рамки"", рассмотрены варианты повести. Также приводится переписка Стругацких, их дневники и записные книжки. Наличествуют и комментарии, указатели имен и произведений.
Стругацкий А. Полное собрание сочинений в тридцати трех томах: Том четвертый. 1960 / Стругацкий А., Стругацкий Б.; Концепция издания: С.Бондаренко, А.Воронин; Сост.: С.Бондаренко, В.Курильский, Ю.Флейшман; Подг. илл. мат-лов: А.Горбов, П.Северцов; Дизайн обложки: А.Андреев. - [Б.м.]: Сефер Исраэль, 2018. - 592 с., 16 с. вкл.
Содержание: I. Художественные произведения. С.5-440. Из архива / Подг.С.Бондаренко. С.7-39. [Эссе, 1960] / Стругацкий А. С.7-8. Год тридцать седьмой / Стругацкий Б. С.9-19. читать дальше Астрономическая походная (На мотив «Марша славянки») / Стругацкий Б. С.20. Гимн астроразведчиков / Стругацкий Б. С.21-22. [Экспедиция на Северный Кавказ, записки] / Стругацкий Б С.23-39. Первый отрывок. С.23-28. Второй отрывок. С.28-37. Третий отрывок. С.37-38. Четвертый отрывок. С.38-39. Варианты рукописей и изданий / Подг. С.Бондаренко, В.Казаков.С.40-440. «Полдень, XXII век». Ранние варианты новелл. С.40-226. [«Здесь представлены полные тексты…»] / Бондаренко С. С.40. Полдень, XXII век: Главы из научно-фантастической повести «Возвращение» / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.40-149. Перестарок / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.40-46. Хроника / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.46-47. Двое с «Таймыра» / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.47-55. Самодвижущиеся дороги / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.55-69. Скатерть-самобранка / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.69-80. Известные люди / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.80-91. Десантники / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.91-111. Свидание / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.111-119. Благоустроенная планета / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.120-140. Какими вы будете / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.141-149. [«Рассказ «Великий КРИ»…»] / Бондаренко С. С.149. Великий КРИ / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.150-164. [«Рассказ «Белый конус Алаида»…»] / Бондаренко С. С.164. Белый конус Алаида / Стругацкий А., Стругацкий Б. С. 164-181. [«Рассказ «Глубокий поиск»…»] / Бондаренко С. С.181. Глубокий поиск / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.181-196. [«Рассказ «Ночью на Марсе»…»] / Бондаренко С. С.196. Ночью на Марсе / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.196-209. [«Рассказ «Почти такие же»…»] / Бондаренко С. С.209. Почти такие же / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.209-226. «Полдень, XXII век». Первый книжный вариант. С.227-440. [«Книга «Возвращение (Полдень, 22-й век)»…»] / Бондаренко С. С.227. Возвращение (Полдень, 22-й век) / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.227-440. Глава первая. Двое с «Таймыра». С.227-261. Перестарок. С.227-232. Злоумышленники. С.233-253. Хроника. С.253-254. Двое с «Таймыра». С.254-261. Глава вторая. Самодвижущиеся дороги. С.261-299. Самодвижущиеся дороги. С.261-276. Скатерть-самобранка. С.276-288. Пациенты доктора Протоса. С.289-299. Глава третья. Люди, люди... С.299-346. Томление духа. С.299-317. Десантники. С.318-338. Люди, люди... С.338-346. Глава четвертая. Благоустроенная планета. С.347-430. Моби Дик. С.347-361. Свечи перед пультом. С.362-379. Загадка задней ноги. С.379-397. Естествознание в мире духов. С.397-408. Благоустроенная планета. С.408-430. Глава пятая. Какими вы будете. С.430-440. Какими вы будете. С.430-440. II. Публицистика / Подг. Ю.Флейшман. С.441-450. Опубликованное. С.443-450. Инэко Сата / Стругацкий А. С.443-450. III. Письма. Дневники. Записные книжки / Подг.В.Курильский. С.451-552. Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий. Переписка, 1960. С.453-503. Аркадий — брату, 2 января 1960, М. — Л. С.543-454. Борис — брату, 8 января 1960, Л. — М. С.454-456. Аркадий — брату, 7 февраля 1960, М. — Л. С.456-457. Борис — брату, 9 февраля 1960, Л. — М. С.457-459. Аркадий — брату, 12 февраля 1960, М. — Л. С.459-462. Борис — брату, 19 февраля 1960, Л. — М. С.462-463. Аркадий — брату, 22 февраля 1960, М. — Л. С.463-465. Аркадий — брату, 25 февраля 1960, М. — Л. С.465. Борис — брату, 26 февраля 1960, Л. — М. С.465-466. Борис — брату, 28 февраля 1960, Л. — М. С.466-468. Аркадий — брату, 2 марта 1960, М. — Л. С.469-470. Аркадий — брату, 7 марта 1960, М. — Л. С.470. Борис — брату, 7 марта 1960, Л. — М. С.470-472. Аркадий — брату, 11 марта 1960, М. — Л. С.472-473. Борис — брату, 13 марта 1960, Л. — М. С.473-475. Борис — брату, 16 марта 1960, Л. — М. С.475-476. Аркадий — брату, 17 марта 1960, М. — Л. С.476-477. Борис — брату, 22 марта 1960, Л. — М. С.478. Борис — брату, 31 марта 1960, Л. — М. С.478-479. Аркадий — брату, 25 апреля 1960, М. — Л. С.479-480. Борис — брату, 28 апреля 1960, Л. — М. С.480. Борис — брату, 6 мая 1960, Л. — М. С.480-482. Борис — брату, 16 мая 1960, Л. — М. С.482-483. Аркадий — брату, 18 мая 1960, М. — Л. С.483. Борис — брату, 25 мая 1960, Л. — М. С.483-484. Борис — брату, 7 июля 1960, Кисловодск, Горная станция — М. С.484. Аркадий — брату, 12 июля 1960, М. — Кисловодск, Горная станция С.484-485. Борис — брату, 21 июля 1960, Кисловодск, Горная станция — М. С.485. Аркадий — брату, 26 июля 1960, М. — Кисловодск, Горная станция. С.486. Аркадий — брату, начало сентября 1960, М. С.486-487. Аркадий — брату, 6 октября 1960, М. — Кисловодск, Горная станция. С.487. Аркадий — брату, 13 октября 1960, М. — Кисловодск, Горная станция. С.487-488. Борис — брату, 15 октября 1960, Кисловодск, Горная станция — М. С.488. Борис — брату, 19 октября 1960, Кисловодск, Горная станция — М. С.489. Аркадий — брату, 25 октября 1960, М. — Кисловодск, Горная станция. С.490-491. Борис — брату, 16 ноября 1960, Л. — М. С.492-493. Аркадий — брату, 18 ноября 1960, М. — Л. С.493-494. Борис — брату, 24 ноября 1960, Л. — М. С.494-496. Аркадий — брату, 25 ноября 1960, М. — Л. С.496-497. Аркадий — брату, 27 ноября 1960, М. — Л. С.497. Аркадий — брату, 1 декабря 1960, М. — Л. С.497-498. Борис — брату, 1 декабря 1960, Л. — М. С.498. Аркадий — брату, 4 декабря 1960, М. — Л. С.498-500. Борис — брату, 6 декабря 1960, Л. — М. С.500-501. Аркадий — брату, 20 декабря 1960, М. — Л. С.501. Борис — брату, 23 декабря 1960, Л. — М. С.502-503. Борис Стругацкий. Письма матери, 1960. С.504-510. Борис — матери, 16 июня 1960, М. — Краснодарский край, дом отдыха Макопсе. С.504. Борис — матери, 27 июня 1960, Кисловодск, Горная станция — Л. С.504-505. Борис — матери, 7 июля 1960, Кисловодск, Горная станция — Л. С.505-506. Борис — матери, 16 июля 1960, Кисловодск, Горная станция — Л. С.506. Борис — матери, 21 июля 1960, Кисловодск, Горная станция — Л. С.506-507. Борис — матери, 26 июля 1960, Кисловодск, Горная станция — Л. С.507-508. Борис — матери, 3 августа 1960, Кисловодск, Горная станция — Л. С.508-509. Борис — матери, 5 октября 1960, Кисловодск, Горная станция — Л. С.509-510. Борис — матери, 15 октября 1960, Кисловодск, Горная станция — Л. С.510. Борис Стругацкий. Письма супруге, 1960. С.511-524. Борис — супруге, 5 апреля 1960, Л. — Ташкент. С.511. Борис — супруге, 7 апреля 1960, Л. — Ташкент С.511-512. Борис — супруге, 17 апреля 1960, Л. — Ташкент. С.512-514. Борис — супруге, 25 апреля 1960, Л. — Ташкент. С.514-515. Борис — супруге, 23 июня 1960, Кисловодск, Горная станция — Киев. С.515-516. Борис — супруге, 27 июня 1960, Кисловодск, Горная станция — Киев. С.516-520. Борис — супруге, 16 июля 1960, Кисловодск, Горная станция — Л. С.520-521. Борис — супруге, 21 июля 1960, Кисловодск, Горная станция — Л. С.521-522. Борис — супруге, 27 июля 1960, Кисловодск, Горная станция — Л. С.522-524. Аркадий Стругацкий. Записная книжка, 1959–1960. С.525-526. Аркадий Стругацкий. Рабочие записи, 1959–1961. С.527-530. Нома Хироси «Зона пустоты». С.527. Уэда Акинари «Угэцу-моногатари». С.527. Предисловие к сборнику Инэко Сата. С.527. «Почти такие же». С.527. Сборник 2. С.527-528. «Возвращение» (роман). С.528. «Нужен специалист». С.529. «Погружение у рифа Октопус». С.529. Редактура «Конец осиного гнезда» Брянцева. С.529. «Мое величество кот» (перевод с японского). С.529. «Свечи перед пультом». С.529. «Благоустроенная планета». С.530. Сценарий по «Стране Багровых Туч». С.530. «Свидание» (из повести «Возвращение»). С.530. Борис Стругацкий. Записная книжка, 1960. С.531-550. 1.07. С.531-532. 2.07. С.532. 3.07. С.532. 4.07. С.532-533. 5.07. С.533-534. 6.07. С.534. 7.07. С.534. 8.07. С.534-535. 9.07. С.535. 10.07. С.535. 11.07. С.535. 12.07. С.535-536. 13.07. С.536. 14.07. С.536. 15.07. С.536. 16.07. С.536-537. 17.07. С.537. 18.07. С.537. 19.07. С.537. 20.07. С.537. 21.07. С.537. 22.07. С.538. 23.07. С.538. 24.07. С.538. 25.07. С.538-539. 26.07. С.539. 27.07. С.539. 28.07. С.539. 29.07. С.539-540. 30.07. С.540. 31.07. С.540. 7.08. С.540-541. 8.08. С.541-542. 11.08. С.542. 12.08. С.542-543. 13.08. С.543-544. 14.08. С.544. 15.08. С.544. 16.08. С.544. 17.08. С.544-545. 18.08. С.545. 19.08. С.545. 20.08. С.545. 21.08. С.545-546. 22.08. С.546. 23.08. С.546. 24.08. С.547. 25.08. С.547. 26.08. С.547. 27.08. С.548. 28.08. С.548. 29.08. С.548. 30.08. С.548. 31.08. С.548. 30.09. С.548. 10.10. С.548-550. Борис Стругацкий. Записная книжка, 1960–1962. С.551-552. IV. Приложения. С.553-590. Необходимые пояснения. С.555-556. Комментарии и примечания / Подг.В.Курильский, Р.Муринский, Л.Рудман. С.557-579. Библиография. 1960 г. / Подг. Ю.Флейшман. С.580-581. Указатель имен / Подг.В.Курильский. С.582-586. Указатель заглавий произведений и их аббревиатур / Подг.В.Курильский. С.587-590.
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Есть что-то общее (помимо авторства) у стихотворений Симонова "Самый храбрый" и "Баллада о трех солдатах". Впрочем, различий все же больше. Что, после Халхин-Гола Япония перестала восприниматься как "актуальный враг" (ну, недружественная страна, так таких полмира, если не больше)?.. Или события на Халхин-Голе/Хасане воспринимались как-то спокойнее, отстраненнее ("не война, просто пограничный конфликт")?.. Или сыграло роль превращение союзника (хотя по советской литературе так и не скажешь... правда, по послевоенной) в противника?..
читать дальше САМЫЙ ХРАБРЫЙ Самый храбрый – не тот, кто, безводьем измученный, Мимо нас за водою карабкался днем, И не тот, кто, в боях к равнодушью приученный, Семь ночей продержался под нашим огнем.
Самый храбрый солдат – я узнал его осенью, Когда мы возвращали их пленных домой И за цепью барханов, за дальнею просинью Виден был городок с гарнизонной тюрьмой.
Офицерскими долгими взглядами встреченный, Самый, храбрый солдат – здесь нашелся такой, Что печально махнул нам в бою искалеченной, Нашим лекарем вылеченною рукой.
1939
БАЛЛАДА О ТРЕХ СОЛДАТАХ Около монастыря Кассино Подошли ко мне три блудных сына,
В курточках английского покроя, Опаленных римскою жарою.
Прямо англичане – да и только, Все различье – над плечами только,
Буквы "Poland" вышиты побольше. По-английски "Poland" значит – Польша.
Это – чтоб не спутать, чтобы знать, Кого в бой перед собой толкать.
Посмотрели на мои погоны, На звезду над козырьком зеленым,
Огляделись и меня спросили: – Пан полковник, верно, из России?
– Нет, – сказал я, – я приехал с Вислы, Где дымы от выстрелов повисли,
Где мы днем и ночью переправы Под огнем наводим у Варшавы
И где бранным полем в бой идут поляки Без нашивок "Poland" на английском хаки.
И один спросил: – Ну, как там, дома? – И второй спросил: – Ну, как там, дома?
Третий только молча улыбнулся, Словно к дому сердцем дотянулся.
– Будь вы там, – сказал я, – вы могли бы Видеть, как желтеют в рощах липы,
Как над Вислой чайки пролетают, Как поляков матери встречают.
Только это вам не интересно – В Лондоне ваш дом, как мне известно,
Не над синей Вислой, а над рыжей Темзой, На английских скалах, вычищенных пемзой.
Так сказал я им нарочно грубо. От обиды дрогнули их губы.
И один сказал, что нету дольше Силы в сердце жить вдали от Польши.
И второй сказал, что до рассвета Каждой ночью думает про это.
Третий только молча улыбнулся И сквозь хаки к сердцу прикоснулся.
Видно, это сердце к тем английским скалам Не прибить гвоздями будет генералам.
Офицер прошел щеголеватый, Молча козырнули три солдата
И ушли под желтым его взглядом, Обеспечены тройным нарядом.
В это время в своем штабе в Риме Андерс с генералами своими
Составлял реляцию для Лондона: Сколько польских душ им черту продано,
Сколько их готово на скитания За великобританское питание.
День считал и ночь считал подряд, Присчитал и этих трех солдат.
Так, бывало, хитрый старшина Получал на мертвых душ вина. …………………………………………… Около монастыря Кассино Подошли ко мне три блудных сына,
Три давно уж в глубине души Мертвые для Лондона души.
Где-нибудь в Варшаве или Познани С ними еще встретиться не поздно мне.
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Славное издательство "Млечный путь" выпустило уже 25 том Полного собрания сочинений Стругацких. Правда, пока только в электронном виде и только в форматах rtf и pdf, но мы в издательство верим: оно и на бумаге выпустит, и другие форматы выложит...
Продается том здесь: litgraf.com/eshop.html?shop=10 , а там видно. 400 рублей или 6 долларов. (И со времен первого тома не стало дороже, что радует.)
Напоминаю, что том посвящен 1981 и 1982 годам. Он "включает в себя сценарий «День затмения», сценарии «Антихрист (Нож)» и «Ведьма» (в разделе "Из архива"), рассмотрены варианты сценариев. В подразделе «Варианты рукописей и изданий» помещена также ранняя редакция повести «Хромая судьба» со вставкой глав из «Града обреченного». В разделе публицистики печатаются статьи, интервью, предисловия и рецензии Стругацких. Публикуются переписка и дневники писателей, относящиеся к 1981–1982 гг. Том завершается справочным разделом, содержащим комментарии, примечания, библиографию и указатели. В томе также помещены фотографии и рисунки АБС."
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
В принципе, можно прочитать "День гнева" С.Гансовского и как политинформацию на тему Второй мировой войны. Ну, знаете, мол, Мировой Капитал выкормил нацизм в надежде, что он (нацизм, в смысле) разберется с СССР, и даже когда был он (Мировой Капитал) обломан (когда Гитлер начал не с СССР), страдали в основном бедняки, а собственно Мировой Капитал на войне только богател. Очень популярная в советской литературе тема, мало какая книга о Второй мировой войне обошлась без нее (а вот в книгах о Великой Отечественной войне она поднималась реже). Отарки как оккупанты, люди, живущие - понятно, как - (как) на оккупированных территориях, коллаборционизм, движение Сопротивления, все такое.
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Годовщина смерти Евсея Григорьевича (Гершовича) Рахмана, брата прабабушки. Родился он в 1885 году (6 мая), а умер - в 1949.
До недавнего времени я ничего о нем не знала, но тут меня резко продвинули.
"Евсей Рахман родился в г.Малине в доме своего отца Г.А.Рахмана.
В метрике о рождении был записан как "Овсiй". Это уже Моисей, когда получал паспорт, переименовал своего отца в Евсея.
Евсей был старшим сыном, но вторым ребенком из восьми детей. Старшая сестра - Шева. На иврите "шева" - число 7 (семь). Дед Григорий сразу "замахнулся" на большую семью?..
Евсей получил домашнее образование. Экстерном сдал экзамены, получил диплом об окончании реального училища (гимназии давали в основном гуманитарное образование) по специальности бухгалтер. Грамотный, деловой, интеллигентный человек. Очень быстро стал коммерческим представителем отчей фирмы - малинской бумажной фабрики.
Но... уже в годы Первой русской революции 1905-1906 гг. - активный участник социал-демократического движения.
В 1905 году в Умани Евсей Рахман познакомился с Розалией Белостоцкой. Было им по 20 лет".
30 июня 1909 года состоялась их свадьба (в г.Казатине, между Уманью и Малином). В Умани же в 1911 году родился сын, Моисей (а дочь, Елизавета, уже в 1919 году и в Одессе). Потом из Умани они переехали в Малин. Потом - Одесса, Казань, Киев, Винница, Екатеринослав...
(Это я цитирую и пересказываю книгу Н.М.Рахман - внучки Е.Г.Рахмана - "Я помню! Я горжусь!: Очерки истории семьи". Всю книгу мне добыть еще не удалось, но фото нескольких страничек дали.)
Могу еще фотографию показать.
Сделана она в 1947 году, 16 июня (интересно, почему именно тогда?) и подарена прабабушке - с соответствующей надписью.
@музыка:
Даниэль Клугер - Подлинная история Ромео и Джульетты
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Сегодня день рождения празднует мой здешний блог ( silent-gluk.diary.ru/ ). Ему уже 11 лет (он в 2008 году завелся, в результате очередного моего бессмысленного и безмысленного действия).
Статистику я там найти не сумела, но, кажется, в нем 4064 записи. 204 страницы по 20 записей, ну и последняя укороченная.
Пока выясняла, сколько у меня там записей, почитала некоторые старые. Хорошее было время (и мироощущение), но ушло безвозвратно.
Из достижений: сообщество, посвященное Чарской ( charskaya.diary.ru/ ) - реанимировала я его когда-то лично, а вот в живом виде поддерживаю не я. Ну и поддержание в хоть как-то живом виде сообщества, посвященного творчеству Стругацких ( strugatskie.diary.ru/ ). Оправдывает ли это заведение дневника?.. Возможно. Оправдывает ли это его ведение? Точно нет. Но деваться уже некуда.
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Сегодня - день рождения моего блога на Дримвайдсе ( silent-gluk.dreamwidth.org/ ). Ему уже 8 лет. Заведен он был в 2011 году (еще с инвайтом) исключительно по причине стадного чувства: может, помните, тогда у ЖЖ были проблемы, он все время подвисал, народ искал запасные площадки...
Лучше бы я его, конечно, не заводила, но что уж теперь. Вообще, с блогами была глубоко бессмысленная затея - глупо думать, что я могу написать что-то интересное. Надо было сразу объявить, что аккаунты - исключительно для чтения френдлент, записей тут нет и никогда не будет. А теперь уже поздно.
Традиционная отметка на косяке: 4,777 записей (правда, считая и перенесенные из ЖЖ). 43,546 комментариев получено (тоже считая и перенесенные из ЖЖ). 19,604 комментариев отправлено (а вот это, кажется, уже сугубо местные).
220 взаимно дали доступ (мы взаимно имеем право друг друга читать), я дала доступ (в ДВ разграничены те, кому ты даешь право читать твои подзамочные записи, и те, кого ты хочешь читать во френдленте) еще 796 юзерам (правда, большинство - из ЖЖ и об этом не в курсе), еще 17 дали доступ мне, а я им - нет (по причине бессмысленности - у меня нет записей "только для френдов").
Взаимно читаю 171 журнал (гм, а так по френдленте и не скажешь...), невзаимно - 130 (а по френдленте и не скажешь-2), меня невзаимно читают (наверное) 19.
Во френдленте 15 сообществ с правом пощения, 2 - без (технические сообщества ДВ), в одном (и вы знаете, в каком) я администратор...
К сожалению, в последнее время все мои блоги получают одинаковые записи, и нет уверенности, что в обозримом будущем ситуация изменится (точнее, есть уверенность, что не). Так уж получилось. Поэтому единственное, что я ему могу подарить - новую аватарку по умолчанию.
С днем рождения, блог! Извини, что так получилось. Твоей вины в этом точно нет.
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
На неназываемом сайте есть 2 варианта книги В.Инбер "Как я была маленькой". 1954 и 1961 годов. Причем они различаются объемом. При сравнении в обоих вариантах обнаружились абсолютно одинаковые ошибки (причем явно появившиеся при распознавании, типа запятых там, где их быть не должно, перепутанных "с" и "е" на конце фамилий и т.д.). В принципе, в этом не было бы ничего удивительного: на сайте к библиографической точности не стремятся, поэтому вполне возможен вариант "обложка от одного издания, текст от другого, картинки от третьего" во всех сочетаниях, но в данном случае текст таки различался. Не считая мелких различий (из которых я могу логически объяснить только расширенный разговор про марки в варианте 1954 года: к 1961 году отношения с США, возможно, стали хоть как-то получше; ну и несколько сюжетно обусловленных, как перечисление подарков - в варианте 1961 года подарки получают хоть и не все приглашенные на елку дети, но все же не только главная героиня и ее двоюродный брат, а и подруги главной героини, неоднократно упоминавшиеся на протяжении всего текста; а также описание визитов Ивана Васильевича в варианте 1954 года: в варианте 1961 года Устинька уезжает, так что она уже не могла участвовать в играх), в варианте 1961 года присутствуют 2 главы ("Луковое колечко" - о том, как трудно учиться бедным - и "Школьная скамья" - примерно о том же).
В общем, можно сказать, что в варианте 1961 года больше внимания уделялось тяжелой жизни простого/бедного народа (история Устиньки, история Ивана Васильевича, даже разговор Тамары и Сусанны Ипполитовны о музыке; в сущности, туда же и отсутствие упоминания о Тамаре в сцене болезни главной героини - как говорилось выше, счастье, если Тамара сможет окончить четырехклассное училище, какие уж тут врач/пианистка...). В варианте же 1954 года больше внимания уделялось "внешней политике" (см. разговор про марку), хотя, конечно, на примере одной цитаты делать выводы нехорошо.
И верно: это была она. Её привезли погостить в город к «тётиньке Даше» — так Устинька называла Дарьюшку.
Уж на что я была невелика ростом, но и то переросла Устиньку, хотя мы были с ней однолетки. (1954)
— Устинька! — воскликнула я.
И верно: это была она. Но какая махонькая! Уж на что я была невелика ростом, но и то переросла Устиньку, хотя мы были с ней однолетки. (1961)
Устинька посмотрела на всех нас своими шустрыми глазками, словно хотела сказать: «Да, уж такая я!» Но ничего не сказала. Мама прежде всего спросила её, умеет ли она читать. А когда узнала, что Устинька даже букв не знает, то сказала:
— Ну, это никуда не годиться!
— А что поделаешь, Лизавета Семёновна, — вздохнула Дарьюшка. — У сестры моей четверо таких-то. Разве всех выучишь?
— Самое разумное будет, если девочка останется в городе. Она прекрасно поместится с вами за занавеской. А я завтра же начну заниматься с ней, чтобы через год она смогла поступить в начальное училище. (1954)
Мы смотрели на Устиньку, а она смотрела на нас своими шустрыми глазками, словно хотела сказать: «Да, уж такая я!»
— Елизавета Семёновна, — снова заговорила Дарьюшка, — просьба к вам великая. Не знаю, как и выговорить…
— Если смогу, я вашу просьбу охотно исполню, ответила мама. — Вы объясните только, в чём дело.
— Вот, привезли мне племянницу из деревни, — стала объяснять Дарьюшка. — Сестрину дочку. У сестры муж недавно помер, и осталось у неё четверо таких-то. — Дарьюшка указала на махонькую Устиньку, а та, словно виноватая, потупила шустрые свои глазки. — Четверо. Одна — постарше, эта вот — вторая, а двое и вовсе малолетки. Живут трудно. И вот она, просьба: хоть одну из четырёх в городе прокормить. У сестры у бедной каждый лишний рот на счету.
Пока Дарьюшка говорила, я всё смотрела и смотрела на Устиньку. Рот как рот. Какой же он лишний?
— Вы, значит, хотите, чтобы девочка жила с вами у нас. Что ж, я подумаю, — ответила мама.
На другой день, посоветовавшись с папой и тётей Нашей, она позвала Дарьюшку в столовую и сказала:
— Вы, Дарьюшка, правы. Самое разумное будет, если племянница останется с вами в городе. Осенью она сможет поступить в народное училище: научится читать и писать. (1961)
— Да, ты любишь её. А сама играть не можешь. Это часто бывает, — ответила Сусанна Ипполитовна, закидывая шнурочек за ухо.
— А вот я буду играть всю жизнь, — сказала Тамара. И видно было, что на этот раз так оно и будет. (1954)
— Да, ты любишь её. А сама играть не можешь. Это часто бывает, — ответила Сусанна Ипполитовна, закидывая шнурочек за ухо.
— А вот я буду играть всю жизнь, — сказала Тамара.
И хотелось верить, что так оно и будет. (1961)
Мы увидели американскую марку: индейцы встречают Христофора Колумба, открывшего Америку. Видно было, что индейцы очень рады.
— Я не уверен в этом, — сказал папа.
— Почему же? — спросили мы с Димой и Тамарой.
— Потому что американцы обращались с индейцами очень плохо, хуже нельзя. Индейцев осталось очень мало, совсем мало в их родной стране, где хозяйничают чужеземцы.
Дима с гордостью показал нам другую марку — знаменитую, с чёрным лебедем. Он раздобыл её, не дождавшись поездки дяди Оскара в Австралию. (1954)
Мы увидели американскую марку: индейцы встречают Христофора Колумба, открывшего Америку.
Дима с гордостью показал нам другую марку — знаменитую, с чёрным лебедем. Он раздобыл её, не дождавшись поездки дяди Оскара в Австралию. (1961)
Нам понравилась небольшая ёлочка, немногим больше меня, — чудо какая славная! Вверху она кончалась острой стрелкой, будто нарочно сделанной для серебряной звезды.
Мы сели в санки, положили ёлочку поверх полости. Извозчик взмахнул кнутом, и мы поехали. (1954)
Нам понравилась небольшая ёлочка, немногим больше меня, — чудо какая славная! Вверху она кончалась острой стрелкой, будто нарочно сделанной для серебряной звезды. (1961)
После ужина мы снова окружили ёлку, разглядывая полученные подарки: каждый получил то, что ему больше всего хотелось. Даже удивительно, откуда это взрослые узнали наши желания! Дима получил «Приключения Тома Сойера», а я — «Сказки Андерсена» в голубом переплёте. (1954)
После ужина мы снова окружили ёлку, разглядывая полученные подарки: каждый получил то, что ему больше всего хотелось.
Даже удивительно, откуда это взрослые узнали наши желания! Дима получил «Приключения Тома Сойера», Тамара — папку для нот, Устинька — букварь, я — сказки Андерсена в голубом переплёте. (1961)
-
Луковое колечко
Как-то так получилось, что долгое время я путала галок с грачами. Но мама однажды сказала:
— Что ты, Верочка! Хотя они и похожи друг на друга и дружны между собой, но это разные птицы. И повадки у них разные. Галки холода не боятся и зимуют там, где родились, а грачи улетают на зиму в тёплые края и возвращаются только весной.
И мама прочла мне стихотворение Некрасова, которое начинается так:
Поздняя осень. Грачи улетели. Лес обнажился. Поля опустели.
А потом мама показала мне снимок с картины художника Саврасова. Тут уже другое. «Грачи прилетели» — называется эта картина. Рыхлый мартовский снег. В большой проталине отражаются берёзы. На берёзах суетятся грачи, ремонтируя гнёзда; так и кажется, что слышишь громкие птичьи голоса. Один грач с прутиком в клюве сидит на снегу: вот-вот взлетит. За берёзами — деревушка, за деревушкой темнеют поля. Над полями небо с тёплыми весенними облаками.
Хорошо!
Но, как ни старайся, пересказать картину трудно. А взглянешь — и сразу всё увидишь.
В нашем городе галки жили в городском саду. Каждый год они с нетерпением ждали, когда же наконец наступит весна, деревья покроются листвой и скроют гнёзда от любопытных глаз. «Всю зиму жили как на улице», — шумно жаловались галки прилетевшим грачам.
Но в марте месяце у нас на юге уже недалеко до весны.
Городской сад стоит весь окутанный весенней дымкой. Почки на деревьях — крупные.
В один из таких дней, когда мы собрались на прогулку, тётя Наша сняла с кухонной полки ту самую корзинку, в которой мы относили дяде Оскару медовую коврижку. Теперь мы уложили в эту корзинку бутылку сливок, горшочек масла и белую булку.
— Мы навестим одного больного, — сказала тётя Наша. — То есть даже не совсем больного, но и не вполне здорового. Да это и понятно: человек переутомился и к тому же плохо питается.
Мне очень хотелось спросить, кто же этот человек, но я промолчала, зная, что тётя Наша ответит: «Потерпи и узнаешь».
— Мы идём в меблированные комнаты «Свет и воздух», — объяснила мне по дороге тётя Наша. — Там живут те, у которых нет своей квартиры. Для таких людей недорогая комната с мебелью — большое удобство.
«Свет и воздух» помещались в старом, некрасивом доме. В длинных коридорах было темновато.
«Меблированная комната», куда мы вошли, была меблирована совсем плохо: маленький стол, умывальник с подвязанным краном, чтоб не капал, кривенькая этажерка и продавленная кровать. Это было совсем непохоже на тот номер в гостинице, где жил дядя Оскар.
На кровати лежал не совсем больной, но и не здоровый Иван Васильевич Гребень и с карандашом в руке читал толстую книгу.
Увидя нас, он быстро приподнялся и даже покраснел от радости.
— Наталья Матвеевна, голубушка, вот не ожидал! И ты, Верочка, здравствуй! Как поживает кукла Лидочка? Или нет… кажется, Катенька? До чего же я рад вас видеть!
— Зато я совсем не рада видеть вас в таком состоянии, — ворчливо ответила тётя Наша и спросила: — А где у вас пыльная тряпка?
Иван Васильевич только засмеялся и рукой махнул.
Но тётя Наша отыскала всё же на этажерке одинокую рваную варежку и вытерла ею всю мебель, прихватив заодно и подоконник.
Иван Васильевич должен был при нас выпить стакан сливок и съесть кусок хлеба с маслом. Остальное он обещал съесть и выпить немного позже.
— Я вас прошу, — сказала тётя Наша, — я вас очень прошу, Иван Васильевич, не шутить со здоровьем!
— Голубушка, кто шутит! — воскликнул Иван Васильевич, — Здоровье действительно штука важная. Однако в жизни есть вещи и поважнее… Но тебе, Верочка, — обратился Иван Васильевич ко мне, — наверняка уже наскучили наши разговоры. Дал бы я тебе почитать какую-нибудь книжицу, да ведь они у меня о болезнях.
— А вот эта, толстая, о каких болезнях? — спросила я.
— О болезнях лёгких, — ответил Иван Васильевич.
— Вы, значит, ещё только лёгкие болезни учите? — спросила я.
— Болезни лёгких… Э, дружок ты мой, это совсем не то, что ты думаешь. Лёгкие — это то, чем мы дышим. Они наполнены воздухом, оттого они и лёгкие. Находятся они у нас в груди. А лечить их трудно. Это трудные болезни.
— Тамара тоже хотела лечить, когда вырастет, но теперь раздумала. А вы, когда окончите учиться, тогда и начнёте лечить? — продолжала я свои расспросы.
— Если окончу, тогда начну, — задумчиво ответил Иван Васильевич. И повторил невесело: — Если окончу. А вот окончу ли?..
Он вздохнул, и тётя Наша тоже вздохнула. Все помолчали.
— Ну, нам пора домой, — сказала вдруг тётя Наша. — Мы торопимся. А вы, как только будет время, приходите, Иван Васильевич.
— Чтобы прийти к вам, я всегда смогу выкроить часок, — ответил Иван Васильевич, провожая нас по коридору.
На обратном пути тётя Наша всё время молчала. А когда мы пришли домой, задала мне урок: украсить к обеду селёдку гарниром из варёных овощей и сырых луковых колечек.
— Этому тоже полезно выучиться, — сказала тётя Наша. — И помни, что в твоём распоряжении всего пятнадцать минут. Особое внимание обрати на свекольные звёздочки. В прошлый раз они получились у тебя исключительно уродливые.
Я принялась за работу. Всего труднее было сладить с луковыми колечками. Тот, кто так легко и охотно поддевает на вилку такие колечки, не представляет себе, каково иметь дело с ними на кухне.
Приготовленная для меня луковица была толстая, крутобокая, блестящего медного цвета. Приделать ей носик и ручку — и был бы готов прехорошенький маленький чайник.
Стараясь не дышать этой красивой, но злой луковицей, я очистила её и стала думать, как бы половчее разрезать на ломтики. Но, пока я думала, слёзы брызнули у меня из глаз так сильно, что я уже ничего не видела.
Уж я и отворачивалась и отбегала в сторонку… Но, как только я приближалась к столу, сердитая луковица снова набрасывалась на меня.
«Так-так-так», — насмешливо тикали кухонные ходики и вдруг показали — три: час нашего обеда. Сейчас должны были прийти папа и мама.
Тётя Наша, задумчиво стоявшая у окна, встрепенулась:
— Ну что? Гарнир готов?
Но, увидя, что со мной происходит, она быстро отобрала у меня луковицу, недолго думая изрезала её всю на поперечные ломтики и стала разбирать на колечки.
Я же в это время тёрла руки щеткой и промывала глаза водой.
— Подумать только… — заговорила тётя Наша, склоняясь над луковым колечком, — подумать только, как трудно даётся иногда ученье!
— Да-да-да, — закивала я головой.
Но тётя Наша не слушала меня. Глаза её наполнились слезами.
— Человек умный, способный, трудолюбивый, а живёт в скверной комнате. Без света и воздуха. Питается отвратительно. Весной мучается, не знает, чем заплатить в университет за ученье, — денег нет.
Я молчала. Только сейчас я поняла, о каком человеке идёт речь.
Я представила себе, как Иван Васильевич, бедный, один в своей неуютной комнате, учит трудные болезни.
На дворе весна, грачи прилетели. Но тут уж не до прогулок, когда нет денег, да и времени мало: приходится «выкраивать часок». Не ножницами, конечно, это только так говорится, но всё равно трудно.
И я тоже чуть не заплакала, но на этот раз не из-за лукового колечка. Нет, нет, не из-за него. (1961, в 1954 отсутствует)
Опуская подаренный мне букет в воду, я заметила, что, кроме семи роз, там есть ещё один бутон.
— Будем считать, что это ваш будущий, ещё не распустившийся год, — сказал капитан, принимая от мамы чай с пирогом. — И теперь только от вас зависит, чтобы он расцвёл пышным цветом. (1954)
Опуская подаренный мне букет в воду, я заметила, что, кроме семи роз, там есть ещё один бутон.
— Будем считать, что это ваш будущий, ещё не распустившийся год, — сказал капитан, принимая от мамы стакан чая с пирогом. — И теперь только от вас зависит, чтобы он расцвёл пышным цветом. (1961)
-
Школьная скамья
В середине августа, когда бабушка вернулась обратно к себе в деревню, а комета Галлея начала быстро удаляться от Земли, мы переехали в город. Приближался день моего экзамена в гимназию, в приготовительный класс.
Как ни стыдно сознаться, но я начала важничать перед своими подружками.
— Мы в гимназии будем изучать высшие науки. Может быть, даже высшую математику, — рассказывала я Тамаре и Устиньке.
— А кстати, сколько будет шестью семь? — спросила меня мама, услыхав этот разговор.
Я запнулась: не могла сразу вспомнить.
Мама подождала немного, потом сказала?
— Вы, дети, пойдите поиграйте. А ты, Верочка, останься.
Тамара и Устинька вышли, а мама стала разглядывать меня, как будто видела впервые.
— Я, мамочка, вспомнила, — робко сказала я. — Шестью семь — тридцать два.
— Не тридцать два, а сорок два. Но сейчас не в этом дело, — ответила мама. — Ты мне скажи другое. Возможно, что я ошиблась, но мне послышалось, что ты говорила здесь что-то насчёт гимназии и хвасталась этим. Но, может быть, я ошиблась и ты не говорила этого?
— Нет, — тихо ответила я.
— Что — нет? — переспросила мама.
— Ты не ошиблась, — ещё тише ответила я.
— Значит, ты говорила это. И что же, правильно ты поступила?
— Нет, неправильно, — совсем уже шёпотом ответила я.
— А почему неправильно? Можешь ты мне это объяснить?
Я молчала.
— Ну, а если ты не можешь, я сама объясню тебе. Видишь ли, не все родители, как мы с папой, могут платить в гимназию за ученье своего ребёнка. Не все могут ждать восемь или даже десять лет, пока их дочка или сын окончат учиться и решат, кем им быть в жизни. Понятно? Иные родители рады, если их дитя может поступить в четырёхклассную школу, как Тамара, или даже в двухклассное училище, как Устинька, приобрести хоть какие-нибудь знания. А ты хвастаешь гимназией, как будто в этом какая-то твоя заслуга. Да ещё рассказываешь о высших науках, в то время как сама не усвоила даже таблицы умножения. Всё это настолько грустно, что я даже ничего не скажу папе, чтобы не огорчать его, — закончила мама.
— И тёте Наше тоже не говори, — дрожащим голосом попросила я. — А то она расскажет Ивану Васильевичу, а ему самому трудно учиться. И питается он от… отвра…
Но тут я заплакала так горько, что не могла выговорить это длинное слово.
— Никому ничего не скажем, — ответила мама, погладив меня по волосам. — Вот тебе носовой платок. И не будем больше говорить об этом.
А день экзамена всё приближался. Мне и хотелось на школьную скамью и было страшновато.
— Особенно хорошо ты должна успевать по русскому языку, — напоминала мне мама. — Каково это, если ты, моя дочь, будешь писать с ошибками?
Ошибок-то я и боялась.
Особенно трудно было с буквой «ять». Она была трудна тем, что выговаривалась, как простое «е», а иногда, в виде исключения, как «ё». Трудно было распознать эту букву. «Какая бы это была радость для школьников, если бы она вдруг пропала!» — думала я. Но она до поры до времени оставалась в азбуке по-прежнему и досаждала всем, кому только могла.
Я хорошенько повторила таблицу умножения. Ещё раз прочла наизусть басню Крылова «Мартышка и Очки» и пошла с мамой на экзамен довольно храбро.
— Придёшь с экзамена — получишь миндаль с изюмом, — посулила мне Дарьюшка.
Гимназия помещалась в старинном белом здании, В гимназическом саду росли старые-престарые серебристые тополя.
Мы с мамой вошли в приёмную, где было сумрачно от тёмных портьер и кожаных стульев вдоль стен. На этих стульях сидели будущие гимназистки, пришедшие со своими матерями, как я. Только одна девочка явилась с бабушкой, а одна — даже с дедушкой.
Вошла начальница гимназии, в тёмно-синем платье, седая, и поздоровалась со всеми. С моей мамой она была уже раньше знакома.
— Ну что ж, — сказала начальница, — пойдём. — И, взяв меня за руку, повела по лестнице на второй этаж, указывая дорогу другим.
Родные остались в приёмной.
Класс, куда мы вошли, был большой и светлый. Серебристые тополя заглядывали в открытые окна, как будто желая узнать, как будет проходить экзамен. Солнечный луч, как длинная указка, был протянут к классной доске.
Мы все уселись на школьные скамьи. И молоденькая учительница начала экзамен с меня.
Она дала мне прочесть рассказик из хрестоматии, но после первых же строк сказала:
— Достаточно. Читаешь ты хорошо. А теперь прочти то, что ты знаешь наизусть.
Я прочла «Мартышку и Очки». Как всегда, сначала я запуталась от волнения, и у меня получилось: «Мартышка в старости глаза слабами стала». Но я быстро оправилась и дочитала до конца благополучно.
— Хорошо, — похвалила учительница. — Теперь подойди к доске и напиши слово «жёрнов».
Вот удача! Это слово было мне знакомо по маминым тетрадкам. Я написала.
— Правильно. Теперь напиши: «Звёзды светят».
Я написала.
— Правильно ли это? Кто скажет? — спросила учительница.
Девочка, пришедшая с дедушкой, встала и сказала:
— Неправильно. Звёзды пишутся через «ять». Это исключение.
Вот тебе и раз! Так я и знала, что буква «ять» подведёт меня. Что скажет мама!
Я вышла к ней в приёмную красная, как клюква:
— Я, мамочка, не выдержала экзамена, сделала ошибку в слове «звёзды». Меня не примут в гимназию.
— Будем надеяться, что тебя всё же примут. Но, и она подняла палец, — ты будешь дома писать со мной диктанты.
И действительно, в гимназию меня приняли.
Я возвращалась домой счастливая. Все поздравляли меня. Дарьюшка подала обещанное угощенье. Не хватило только опоздавшему Диме. Он был очень недоволен, но мы утешили его, пообещав новёхонький гвоздь с большой головкой. У Димы экзамен был ещё впереди: он тоже по ступал в гимназию.
— А теперь давайте играть в гимназию, — предложила я.
Все с радостью согласились.
Мы расставили стулья один за другим. В первом ряду, как самая маленькая, села сияющая Устинька со своим букварём.
Этот букварь она обернула голубой бумагой и часто разглядывала его на кухне с Дарьюшкой.
— Гляди, буквы какие славные, крупные! Отборные, одна в одну, — любовалась Дарьюшка. — Сама я неучёная, мать у тебя неграмотная. А ты сможешь книжки читать. Видишь, какая ты уродилась: мелкая, зато удачливая.
— Я, тётенька Дарья, лучше всех буду учиться, — обещала Устинька.
— Это уж как бог даст! — вздыхала Дарьюшка.
— Бог тут совершенно ни при чём, — поправляла её мама. — Всё зависит от самой ученицы.
И вот теперь, когда мы начали играть в гимназию, Устинька с букварём сидела в первом ряду.
— Рассаживайтесь все! — командовала я. — Будете писать диктант. А я буду учительница.
— Почему же именно ты? — возмутился Дима.
— А как же! Я ведь единственная гимназистка среди вас.
— Но ты сама говорила, что сделала ошибку в слове «звёзды».
— Ну и что же! Больше ошибок делать не буду. И потом, раз моя мама учительница, значит, и я.
— Совсем это не значит. То мама, а то ты, — не сдавался Дима.
Я хотела было дальше спорить, но вдруг взглянула на Тамару. Она тихо сидела на своём стуле. Гладко заплетённые косы лежали на плечах. Спокойно глядели на всех серые глаза из-под ровненьких бровей.
На минуту я задумалась. Нелегко мне было решиться, но я решилась.
— Пусть Тамара будет учительница, — предложила я. — Это будет правильно.
— Да, это будет правильнее всего, — подтвердила из соседней комнаты мама.
Всё было хорошо, весело, правильно. Но через несколько дней пришла беда.
Утром, войдя на кухню, я увидела, что Дарьюшка неподвижно, как застывшая, сидит у стола, подперев голову рукой. К её плечу припала Устинька. А тётя Наша читает им письмо из деревни, написанное кем-то по просьбе неграмотной Устинькиной матери.
— Что случилось? — с испугом спросила я, Дарьюшка ничего не ответила. А Устинька, потянув меня за рукав, вывела в коридор и там сказала на ухо:
— Бурёнка наша померла. Напоролась в лесу на сук. Поранилась и померла. Нету её больше у нас…
И снова вошла в столовую Дарьюшка, ведя за руку притихшую Устиньку, которая крепко прижимала к груди букварь в голубой обёртке.
Мать звала Устиньку домой. Надо было поднакопить денег на новую Бурёнку. Старшая дочка пошла в услужение к богатому соседу, а наша Устинька должна была нянчить младшеньких.
Ей было уже не до школьной скамьи. (1961, в 1954 отсутствует)
— Ну, например, очень важно, чтобы хорошо жилось всем простым людям. Чтобы все они были грамотны, учились в школах, читали нужные, интересные книги.
Из столовой Иван Васильевич шёл в гости к нам в комнату. Мы с Устинькой очень радовались его приходу, хотя он путал имена наших кукол: Джимми называл Танечкой или почему-то Лидочкой. Золушку называл то Алёнушкой, то Снегурочкой.
Для Ивана Васильевича мы доили Бурёнку и подносили ему молока в чашечке.
— Кушайте, пожалуйста, — потчевала его Устинька.
А я прибавляла:
— Здоровье надо беречь.
Как-то под вечер у меня заболело горло. Смерили температуру — оказалось тридцать семь и восемь.
— Похоже на ангину, — сказала тётя Наша.
— Пусть придёт Тамара, — попросила я. — Она меня вылечит.
Но тётя Наша сказала, чтобы я не распоряжалась: Тамара ещё слишком неопытный врач. Да к тому же ведь окончательно решено, что она будет пианисткой.
Устиньку тотчас же увели, а меня уложили в постель и закутали горло фланелью.
Тётя Наша укрыла меня потеплее, посоветовала уснуть и ушла в столовую, откуда доносились голоса. (1954)
— Ну, например, очень важно, чтобы хорошо жилось всем простым людям. Чтобы все они были грамотны, учились в школах, читали нужные, интересные книги…
Случилось так, что как раз накануне того дня, когда мне надо было идти в гимназию, под вечер у меня заболело горло. Смерили температуру — оказалось тридцать семь и восемь.
— Похоже на ангину, — сказала тётя Наша.
Меня уложили в постель и закутали горло фланелью.
Тётя Наша укрыла меня потеплее, посоветовала уснуть и ушла в столовую, откуда доносились голоса. (1961)
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Родион Жуков - явно очень значимый персонаж, он появляется во всех четырех частях (чего, кажется, не удается никому, кроме Бачеев и Черноиваненко). (До какой-то степени антагонистом его можно считать мадам Стороженко - 3 части.)
Так вот, а является ли значимым его имя?.. Родион - как Раскольников, Жуков - как Ванька Жуков, к примеру. Правда, у остальных таких литературных отсылок я не помню (за возможным исключением Гаврика-Гавроша). Правда, остальные и не настолько значимы...
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
И снова с нами кировская вишня 2012 года. Это фото объясняет, зачем я фотосессила ее цветки. Дело в том, что фотосессия пришлась на конец июля, а то и на начало августа.