Стругацкий А. Полное собрание сочинений в тридцати трех томах: Том четвертый. 1960 / Стругацкий А., Стругацкий Б.; Концепция издания: С.Бондаренко, А.Воронин; Сост.: С.Бондаренко, В.Курильский, Ю.Флейшман; Подг. илл. мат-лов: А.Горбов, П.Северцов; Дизайн обложки: А.Андреев. - [Б.м.]: Сефер Исраэль, 2018. - 592 с., 16 с. вкл.
Содержание: I. Художественные произведения. С.5-440. Из архива / Подг.С.Бондаренко. С.7-39. [Эссе, 1960] / Стругацкий А. С.7-8. Год тридцать седьмой / Стругацкий Б. С.9-19. читать дальше Астрономическая походная (На мотив «Марша славянки») / Стругацкий Б. С.20. Гимн астроразведчиков / Стругацкий Б. С.21-22. [Экспедиция на Северный Кавказ, записки] / Стругацкий Б С.23-39. Первый отрывок. С.23-28. Второй отрывок. С.28-37. Третий отрывок. С.37-38. Четвертый отрывок. С.38-39. Варианты рукописей и изданий / Подг. С.Бондаренко, В.Казаков.С.40-440. «Полдень, XXII век». Ранние варианты новелл. С.40-226. [«Здесь представлены полные тексты…»] / Бондаренко С. С.40. Полдень, XXII век: Главы из научно-фантастической повести «Возвращение» / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.40-149. Перестарок / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.40-46. Хроника / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.46-47. Двое с «Таймыра» / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.47-55. Самодвижущиеся дороги / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.55-69. Скатерть-самобранка / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.69-80. Известные люди / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.80-91. Десантники / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.91-111. Свидание / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.111-119. Благоустроенная планета / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.120-140. Какими вы будете / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.141-149. [«Рассказ «Великий КРИ»…»] / Бондаренко С. С.149. Великий КРИ / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.150-164. [«Рассказ «Белый конус Алаида»…»] / Бондаренко С. С.164. Белый конус Алаида / Стругацкий А., Стругацкий Б. С. 164-181. [«Рассказ «Глубокий поиск»…»] / Бондаренко С. С.181. Глубокий поиск / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.181-196. [«Рассказ «Ночью на Марсе»…»] / Бондаренко С. С.196. Ночью на Марсе / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.196-209. [«Рассказ «Почти такие же»…»] / Бондаренко С. С.209. Почти такие же / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.209-226. «Полдень, XXII век». Первый книжный вариант. С.227-440. [«Книга «Возвращение (Полдень, 22-й век)»…»] / Бондаренко С. С.227. Возвращение (Полдень, 22-й век) / Стругацкий А., Стругацкий Б. С.227-440. Глава первая. Двое с «Таймыра». С.227-261. Перестарок. С.227-232. Злоумышленники. С.233-253. Хроника. С.253-254. Двое с «Таймыра». С.254-261. Глава вторая. Самодвижущиеся дороги. С.261-299. Самодвижущиеся дороги. С.261-276. Скатерть-самобранка. С.276-288. Пациенты доктора Протоса. С.289-299. Глава третья. Люди, люди... С.299-346. Томление духа. С.299-317. Десантники. С.318-338. Люди, люди... С.338-346. Глава четвертая. Благоустроенная планета. С.347-430. Моби Дик. С.347-361. Свечи перед пультом. С.362-379. Загадка задней ноги. С.379-397. Естествознание в мире духов. С.397-408. Благоустроенная планета. С.408-430. Глава пятая. Какими вы будете. С.430-440. Какими вы будете. С.430-440. II. Публицистика / Подг. Ю.Флейшман. С.441-450. Опубликованное. С.443-450. Инэко Сата / Стругацкий А. С.443-450. III. Письма. Дневники. Записные книжки / Подг.В.Курильский. С.451-552. Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий. Переписка, 1960. С.453-503. Аркадий — брату, 2 января 1960, М. — Л. С.543-454. Борис — брату, 8 января 1960, Л. — М. С.454-456. Аркадий — брату, 7 февраля 1960, М. — Л. С.456-457. Борис — брату, 9 февраля 1960, Л. — М. С.457-459. Аркадий — брату, 12 февраля 1960, М. — Л. С.459-462. Борис — брату, 19 февраля 1960, Л. — М. С.462-463. Аркадий — брату, 22 февраля 1960, М. — Л. С.463-465. Аркадий — брату, 25 февраля 1960, М. — Л. С.465. Борис — брату, 26 февраля 1960, Л. — М. С.465-466. Борис — брату, 28 февраля 1960, Л. — М. С.466-468. Аркадий — брату, 2 марта 1960, М. — Л. С.469-470. Аркадий — брату, 7 марта 1960, М. — Л. С.470. Борис — брату, 7 марта 1960, Л. — М. С.470-472. Аркадий — брату, 11 марта 1960, М. — Л. С.472-473. Борис — брату, 13 марта 1960, Л. — М. С.473-475. Борис — брату, 16 марта 1960, Л. — М. С.475-476. Аркадий — брату, 17 марта 1960, М. — Л. С.476-477. Борис — брату, 22 марта 1960, Л. — М. С.478. Борис — брату, 31 марта 1960, Л. — М. С.478-479. Аркадий — брату, 25 апреля 1960, М. — Л. С.479-480. Борис — брату, 28 апреля 1960, Л. — М. С.480. Борис — брату, 6 мая 1960, Л. — М. С.480-482. Борис — брату, 16 мая 1960, Л. — М. С.482-483. Аркадий — брату, 18 мая 1960, М. — Л. С.483. Борис — брату, 25 мая 1960, Л. — М. С.483-484. Борис — брату, 7 июля 1960, Кисловодск, Горная станция — М. С.484. Аркадий — брату, 12 июля 1960, М. — Кисловодск, Горная станция С.484-485. Борис — брату, 21 июля 1960, Кисловодск, Горная станция — М. С.485. Аркадий — брату, 26 июля 1960, М. — Кисловодск, Горная станция. С.486. Аркадий — брату, начало сентября 1960, М. С.486-487. Аркадий — брату, 6 октября 1960, М. — Кисловодск, Горная станция. С.487. Аркадий — брату, 13 октября 1960, М. — Кисловодск, Горная станция. С.487-488. Борис — брату, 15 октября 1960, Кисловодск, Горная станция — М. С.488. Борис — брату, 19 октября 1960, Кисловодск, Горная станция — М. С.489. Аркадий — брату, 25 октября 1960, М. — Кисловодск, Горная станция. С.490-491. Борис — брату, 16 ноября 1960, Л. — М. С.492-493. Аркадий — брату, 18 ноября 1960, М. — Л. С.493-494. Борис — брату, 24 ноября 1960, Л. — М. С.494-496. Аркадий — брату, 25 ноября 1960, М. — Л. С.496-497. Аркадий — брату, 27 ноября 1960, М. — Л. С.497. Аркадий — брату, 1 декабря 1960, М. — Л. С.497-498. Борис — брату, 1 декабря 1960, Л. — М. С.498. Аркадий — брату, 4 декабря 1960, М. — Л. С.498-500. Борис — брату, 6 декабря 1960, Л. — М. С.500-501. Аркадий — брату, 20 декабря 1960, М. — Л. С.501. Борис — брату, 23 декабря 1960, Л. — М. С.502-503. Борис Стругацкий. Письма матери, 1960. С.504-510. Борис — матери, 16 июня 1960, М. — Краснодарский край, дом отдыха Макопсе. С.504. Борис — матери, 27 июня 1960, Кисловодск, Горная станция — Л. С.504-505. Борис — матери, 7 июля 1960, Кисловодск, Горная станция — Л. С.505-506. Борис — матери, 16 июля 1960, Кисловодск, Горная станция — Л. С.506. Борис — матери, 21 июля 1960, Кисловодск, Горная станция — Л. С.506-507. Борис — матери, 26 июля 1960, Кисловодск, Горная станция — Л. С.507-508. Борис — матери, 3 августа 1960, Кисловодск, Горная станция — Л. С.508-509. Борис — матери, 5 октября 1960, Кисловодск, Горная станция — Л. С.509-510. Борис — матери, 15 октября 1960, Кисловодск, Горная станция — Л. С.510. Борис Стругацкий. Письма супруге, 1960. С.511-524. Борис — супруге, 5 апреля 1960, Л. — Ташкент. С.511. Борис — супруге, 7 апреля 1960, Л. — Ташкент С.511-512. Борис — супруге, 17 апреля 1960, Л. — Ташкент. С.512-514. Борис — супруге, 25 апреля 1960, Л. — Ташкент. С.514-515. Борис — супруге, 23 июня 1960, Кисловодск, Горная станция — Киев. С.515-516. Борис — супруге, 27 июня 1960, Кисловодск, Горная станция — Киев. С.516-520. Борис — супруге, 16 июля 1960, Кисловодск, Горная станция — Л. С.520-521. Борис — супруге, 21 июля 1960, Кисловодск, Горная станция — Л. С.521-522. Борис — супруге, 27 июля 1960, Кисловодск, Горная станция — Л. С.522-524. Аркадий Стругацкий. Записная книжка, 1959–1960. С.525-526. Аркадий Стругацкий. Рабочие записи, 1959–1961. С.527-530. Нома Хироси «Зона пустоты». С.527. Уэда Акинари «Угэцу-моногатари». С.527. Предисловие к сборнику Инэко Сата. С.527. «Почти такие же». С.527. Сборник 2. С.527-528. «Возвращение» (роман). С.528. «Нужен специалист». С.529. «Погружение у рифа Октопус». С.529. Редактура «Конец осиного гнезда» Брянцева. С.529. «Мое величество кот» (перевод с японского). С.529. «Свечи перед пультом». С.529. «Благоустроенная планета». С.530. Сценарий по «Стране Багровых Туч». С.530. «Свидание» (из повести «Возвращение»). С.530. Борис Стругацкий. Записная книжка, 1960. С.531-550. 1.07. С.531-532. 2.07. С.532. 3.07. С.532. 4.07. С.532-533. 5.07. С.533-534. 6.07. С.534. 7.07. С.534. 8.07. С.534-535. 9.07. С.535. 10.07. С.535. 11.07. С.535. 12.07. С.535-536. 13.07. С.536. 14.07. С.536. 15.07. С.536. 16.07. С.536-537. 17.07. С.537. 18.07. С.537. 19.07. С.537. 20.07. С.537. 21.07. С.537. 22.07. С.538. 23.07. С.538. 24.07. С.538. 25.07. С.538-539. 26.07. С.539. 27.07. С.539. 28.07. С.539. 29.07. С.539-540. 30.07. С.540. 31.07. С.540. 7.08. С.540-541. 8.08. С.541-542. 11.08. С.542. 12.08. С.542-543. 13.08. С.543-544. 14.08. С.544. 15.08. С.544. 16.08. С.544. 17.08. С.544-545. 18.08. С.545. 19.08. С.545. 20.08. С.545. 21.08. С.545-546. 22.08. С.546. 23.08. С.546. 24.08. С.547. 25.08. С.547. 26.08. С.547. 27.08. С.548. 28.08. С.548. 29.08. С.548. 30.08. С.548. 31.08. С.548. 30.09. С.548. 10.10. С.548-550. Борис Стругацкий. Записная книжка, 1960–1962. С.551-552. IV. Приложения. С.553-590. Необходимые пояснения. С.555-556. Комментарии и примечания / Подг.В.Курильский, Р.Муринский, Л.Рудман. С.557-579. Библиография. 1960 г. / Подг. Ю.Флейшман. С.580-581. Указатель имен / Подг.В.Курильский. С.582-586. Указатель заглавий произведений и их аббревиатур / Подг.В.Курильский. С.587-590.
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Есть что-то общее (помимо авторства) у стихотворений Симонова "Самый храбрый" и "Баллада о трех солдатах". Впрочем, различий все же больше. Что, после Халхин-Гола Япония перестала восприниматься как "актуальный враг" (ну, недружественная страна, так таких полмира, если не больше)?.. Или события на Халхин-Голе/Хасане воспринимались как-то спокойнее, отстраненнее ("не война, просто пограничный конфликт")?.. Или сыграло роль превращение союзника (хотя по советской литературе так и не скажешь... правда, по послевоенной) в противника?..
читать дальше САМЫЙ ХРАБРЫЙ Самый храбрый – не тот, кто, безводьем измученный, Мимо нас за водою карабкался днем, И не тот, кто, в боях к равнодушью приученный, Семь ночей продержался под нашим огнем.
Самый храбрый солдат – я узнал его осенью, Когда мы возвращали их пленных домой И за цепью барханов, за дальнею просинью Виден был городок с гарнизонной тюрьмой.
Офицерскими долгими взглядами встреченный, Самый, храбрый солдат – здесь нашелся такой, Что печально махнул нам в бою искалеченной, Нашим лекарем вылеченною рукой.
1939
БАЛЛАДА О ТРЕХ СОЛДАТАХ Около монастыря Кассино Подошли ко мне три блудных сына,
В курточках английского покроя, Опаленных римскою жарою.
Прямо англичане – да и только, Все различье – над плечами только,
Буквы "Poland" вышиты побольше. По-английски "Poland" значит – Польша.
Это – чтоб не спутать, чтобы знать, Кого в бой перед собой толкать.
Посмотрели на мои погоны, На звезду над козырьком зеленым,
Огляделись и меня спросили: – Пан полковник, верно, из России?
– Нет, – сказал я, – я приехал с Вислы, Где дымы от выстрелов повисли,
Где мы днем и ночью переправы Под огнем наводим у Варшавы
И где бранным полем в бой идут поляки Без нашивок "Poland" на английском хаки.
И один спросил: – Ну, как там, дома? – И второй спросил: – Ну, как там, дома?
Третий только молча улыбнулся, Словно к дому сердцем дотянулся.
– Будь вы там, – сказал я, – вы могли бы Видеть, как желтеют в рощах липы,
Как над Вислой чайки пролетают, Как поляков матери встречают.
Только это вам не интересно – В Лондоне ваш дом, как мне известно,
Не над синей Вислой, а над рыжей Темзой, На английских скалах, вычищенных пемзой.
Так сказал я им нарочно грубо. От обиды дрогнули их губы.
И один сказал, что нету дольше Силы в сердце жить вдали от Польши.
И второй сказал, что до рассвета Каждой ночью думает про это.
Третий только молча улыбнулся И сквозь хаки к сердцу прикоснулся.
Видно, это сердце к тем английским скалам Не прибить гвоздями будет генералам.
Офицер прошел щеголеватый, Молча козырнули три солдата
И ушли под желтым его взглядом, Обеспечены тройным нарядом.
В это время в своем штабе в Риме Андерс с генералами своими
Составлял реляцию для Лондона: Сколько польских душ им черту продано,
Сколько их готово на скитания За великобританское питание.
День считал и ночь считал подряд, Присчитал и этих трех солдат.
Так, бывало, хитрый старшина Получал на мертвых душ вина. …………………………………………… Около монастыря Кассино Подошли ко мне три блудных сына,
Три давно уж в глубине души Мертвые для Лондона души.
Где-нибудь в Варшаве или Познани С ними еще встретиться не поздно мне.
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Славное издательство "Млечный путь" выпустило уже 25 том Полного собрания сочинений Стругацких. Правда, пока только в электронном виде и только в форматах rtf и pdf, но мы в издательство верим: оно и на бумаге выпустит, и другие форматы выложит...
Продается том здесь: litgraf.com/eshop.html?shop=10 , а там видно. 400 рублей или 6 долларов. (И со времен первого тома не стало дороже, что радует.)
Напоминаю, что том посвящен 1981 и 1982 годам. Он "включает в себя сценарий «День затмения», сценарии «Антихрист (Нож)» и «Ведьма» (в разделе "Из архива"), рассмотрены варианты сценариев. В подразделе «Варианты рукописей и изданий» помещена также ранняя редакция повести «Хромая судьба» со вставкой глав из «Града обреченного». В разделе публицистики печатаются статьи, интервью, предисловия и рецензии Стругацких. Публикуются переписка и дневники писателей, относящиеся к 1981–1982 гг. Том завершается справочным разделом, содержащим комментарии, примечания, библиографию и указатели. В томе также помещены фотографии и рисунки АБС."
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
В принципе, можно прочитать "День гнева" С.Гансовского и как политинформацию на тему Второй мировой войны. Ну, знаете, мол, Мировой Капитал выкормил нацизм в надежде, что он (нацизм, в смысле) разберется с СССР, и даже когда был он (Мировой Капитал) обломан (когда Гитлер начал не с СССР), страдали в основном бедняки, а собственно Мировой Капитал на войне только богател. Очень популярная в советской литературе тема, мало какая книга о Второй мировой войне обошлась без нее (а вот в книгах о Великой Отечественной войне она поднималась реже). Отарки как оккупанты, люди, живущие - понятно, как - (как) на оккупированных территориях, коллаборционизм, движение Сопротивления, все такое.
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Годовщина смерти Евсея Григорьевича (Гершовича) Рахмана, брата прабабушки. Родился он в 1885 году (6 мая), а умер - в 1949.
До недавнего времени я ничего о нем не знала, но тут меня резко продвинули.
"Евсей Рахман родился в г.Малине в доме своего отца Г.А.Рахмана.
В метрике о рождении был записан как "Овсiй". Это уже Моисей, когда получал паспорт, переименовал своего отца в Евсея.
Евсей был старшим сыном, но вторым ребенком из восьми детей. Старшая сестра - Шева. На иврите "шева" - число 7 (семь). Дед Григорий сразу "замахнулся" на большую семью?..
Евсей получил домашнее образование. Экстерном сдал экзамены, получил диплом об окончании реального училища (гимназии давали в основном гуманитарное образование) по специальности бухгалтер. Грамотный, деловой, интеллигентный человек. Очень быстро стал коммерческим представителем отчей фирмы - малинской бумажной фабрики.
Но... уже в годы Первой русской революции 1905-1906 гг. - активный участник социал-демократического движения.
В 1905 году в Умани Евсей Рахман познакомился с Розалией Белостоцкой. Было им по 20 лет".
30 июня 1909 года состоялась их свадьба (в г.Казатине, между Уманью и Малином). В Умани же в 1911 году родился сын, Моисей (а дочь, Елизавета, уже в 1919 году и в Одессе). Потом из Умани они переехали в Малин. Потом - Одесса, Казань, Киев, Винница, Екатеринослав...
(Это я цитирую и пересказываю книгу Н.М.Рахман - внучки Е.Г.Рахмана - "Я помню! Я горжусь!: Очерки истории семьи". Всю книгу мне добыть еще не удалось, но фото нескольких страничек дали.)
Могу еще фотографию показать.
Сделана она в 1947 году, 16 июня (интересно, почему именно тогда?) и подарена прабабушке - с соответствующей надписью.
@музыка:
Даниэль Клугер - Подлинная история Ромео и Джульетты
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Сегодня день рождения празднует мой здешний блог ( silent-gluk.diary.ru/ ). Ему уже 11 лет (он в 2008 году завелся, в результате очередного моего бессмысленного и безмысленного действия).
Статистику я там найти не сумела, но, кажется, в нем 4064 записи. 204 страницы по 20 записей, ну и последняя укороченная.
Пока выясняла, сколько у меня там записей, почитала некоторые старые. Хорошее было время (и мироощущение), но ушло безвозвратно.
Из достижений: сообщество, посвященное Чарской ( charskaya.diary.ru/ ) - реанимировала я его когда-то лично, а вот в живом виде поддерживаю не я. Ну и поддержание в хоть как-то живом виде сообщества, посвященного творчеству Стругацких ( strugatskie.diary.ru/ ). Оправдывает ли это заведение дневника?.. Возможно. Оправдывает ли это его ведение? Точно нет. Но деваться уже некуда.
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Сегодня - день рождения моего блога на Дримвайдсе ( silent-gluk.dreamwidth.org/ ). Ему уже 8 лет. Заведен он был в 2011 году (еще с инвайтом) исключительно по причине стадного чувства: может, помните, тогда у ЖЖ были проблемы, он все время подвисал, народ искал запасные площадки...
Лучше бы я его, конечно, не заводила, но что уж теперь. Вообще, с блогами была глубоко бессмысленная затея - глупо думать, что я могу написать что-то интересное. Надо было сразу объявить, что аккаунты - исключительно для чтения френдлент, записей тут нет и никогда не будет. А теперь уже поздно.
Традиционная отметка на косяке: 4,777 записей (правда, считая и перенесенные из ЖЖ). 43,546 комментариев получено (тоже считая и перенесенные из ЖЖ). 19,604 комментариев отправлено (а вот это, кажется, уже сугубо местные).
220 взаимно дали доступ (мы взаимно имеем право друг друга читать), я дала доступ (в ДВ разграничены те, кому ты даешь право читать твои подзамочные записи, и те, кого ты хочешь читать во френдленте) еще 796 юзерам (правда, большинство - из ЖЖ и об этом не в курсе), еще 17 дали доступ мне, а я им - нет (по причине бессмысленности - у меня нет записей "только для френдов").
Взаимно читаю 171 журнал (гм, а так по френдленте и не скажешь...), невзаимно - 130 (а по френдленте и не скажешь-2), меня невзаимно читают (наверное) 19.
Во френдленте 15 сообществ с правом пощения, 2 - без (технические сообщества ДВ), в одном (и вы знаете, в каком) я администратор...
К сожалению, в последнее время все мои блоги получают одинаковые записи, и нет уверенности, что в обозримом будущем ситуация изменится (точнее, есть уверенность, что не). Так уж получилось. Поэтому единственное, что я ему могу подарить - новую аватарку по умолчанию.
С днем рождения, блог! Извини, что так получилось. Твоей вины в этом точно нет.
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
На неназываемом сайте есть 2 варианта книги В.Инбер "Как я была маленькой". 1954 и 1961 годов. Причем они различаются объемом. При сравнении в обоих вариантах обнаружились абсолютно одинаковые ошибки (причем явно появившиеся при распознавании, типа запятых там, где их быть не должно, перепутанных "с" и "е" на конце фамилий и т.д.). В принципе, в этом не было бы ничего удивительного: на сайте к библиографической точности не стремятся, поэтому вполне возможен вариант "обложка от одного издания, текст от другого, картинки от третьего" во всех сочетаниях, но в данном случае текст таки различался. Не считая мелких различий (из которых я могу логически объяснить только расширенный разговор про марки в варианте 1954 года: к 1961 году отношения с США, возможно, стали хоть как-то получше; ну и несколько сюжетно обусловленных, как перечисление подарков - в варианте 1961 года подарки получают хоть и не все приглашенные на елку дети, но все же не только главная героиня и ее двоюродный брат, а и подруги главной героини, неоднократно упоминавшиеся на протяжении всего текста; а также описание визитов Ивана Васильевича в варианте 1954 года: в варианте 1961 года Устинька уезжает, так что она уже не могла участвовать в играх), в варианте 1961 года присутствуют 2 главы ("Луковое колечко" - о том, как трудно учиться бедным - и "Школьная скамья" - примерно о том же).
В общем, можно сказать, что в варианте 1961 года больше внимания уделялось тяжелой жизни простого/бедного народа (история Устиньки, история Ивана Васильевича, даже разговор Тамары и Сусанны Ипполитовны о музыке; в сущности, туда же и отсутствие упоминания о Тамаре в сцене болезни главной героини - как говорилось выше, счастье, если Тамара сможет окончить четырехклассное училище, какие уж тут врач/пианистка...). В варианте же 1954 года больше внимания уделялось "внешней политике" (см. разговор про марку), хотя, конечно, на примере одной цитаты делать выводы нехорошо.
И верно: это была она. Её привезли погостить в город к «тётиньке Даше» — так Устинька называла Дарьюшку.
Уж на что я была невелика ростом, но и то переросла Устиньку, хотя мы были с ней однолетки. (1954)
— Устинька! — воскликнула я.
И верно: это была она. Но какая махонькая! Уж на что я была невелика ростом, но и то переросла Устиньку, хотя мы были с ней однолетки. (1961)
Устинька посмотрела на всех нас своими шустрыми глазками, словно хотела сказать: «Да, уж такая я!» Но ничего не сказала. Мама прежде всего спросила её, умеет ли она читать. А когда узнала, что Устинька даже букв не знает, то сказала:
— Ну, это никуда не годиться!
— А что поделаешь, Лизавета Семёновна, — вздохнула Дарьюшка. — У сестры моей четверо таких-то. Разве всех выучишь?
— Самое разумное будет, если девочка останется в городе. Она прекрасно поместится с вами за занавеской. А я завтра же начну заниматься с ней, чтобы через год она смогла поступить в начальное училище. (1954)
Мы смотрели на Устиньку, а она смотрела на нас своими шустрыми глазками, словно хотела сказать: «Да, уж такая я!»
— Елизавета Семёновна, — снова заговорила Дарьюшка, — просьба к вам великая. Не знаю, как и выговорить…
— Если смогу, я вашу просьбу охотно исполню, ответила мама. — Вы объясните только, в чём дело.
— Вот, привезли мне племянницу из деревни, — стала объяснять Дарьюшка. — Сестрину дочку. У сестры муж недавно помер, и осталось у неё четверо таких-то. — Дарьюшка указала на махонькую Устиньку, а та, словно виноватая, потупила шустрые свои глазки. — Четверо. Одна — постарше, эта вот — вторая, а двое и вовсе малолетки. Живут трудно. И вот она, просьба: хоть одну из четырёх в городе прокормить. У сестры у бедной каждый лишний рот на счету.
Пока Дарьюшка говорила, я всё смотрела и смотрела на Устиньку. Рот как рот. Какой же он лишний?
— Вы, значит, хотите, чтобы девочка жила с вами у нас. Что ж, я подумаю, — ответила мама.
На другой день, посоветовавшись с папой и тётей Нашей, она позвала Дарьюшку в столовую и сказала:
— Вы, Дарьюшка, правы. Самое разумное будет, если племянница останется с вами в городе. Осенью она сможет поступить в народное училище: научится читать и писать. (1961)
— Да, ты любишь её. А сама играть не можешь. Это часто бывает, — ответила Сусанна Ипполитовна, закидывая шнурочек за ухо.
— А вот я буду играть всю жизнь, — сказала Тамара. И видно было, что на этот раз так оно и будет. (1954)
— Да, ты любишь её. А сама играть не можешь. Это часто бывает, — ответила Сусанна Ипполитовна, закидывая шнурочек за ухо.
— А вот я буду играть всю жизнь, — сказала Тамара.
И хотелось верить, что так оно и будет. (1961)
Мы увидели американскую марку: индейцы встречают Христофора Колумба, открывшего Америку. Видно было, что индейцы очень рады.
— Я не уверен в этом, — сказал папа.
— Почему же? — спросили мы с Димой и Тамарой.
— Потому что американцы обращались с индейцами очень плохо, хуже нельзя. Индейцев осталось очень мало, совсем мало в их родной стране, где хозяйничают чужеземцы.
Дима с гордостью показал нам другую марку — знаменитую, с чёрным лебедем. Он раздобыл её, не дождавшись поездки дяди Оскара в Австралию. (1954)
Мы увидели американскую марку: индейцы встречают Христофора Колумба, открывшего Америку.
Дима с гордостью показал нам другую марку — знаменитую, с чёрным лебедем. Он раздобыл её, не дождавшись поездки дяди Оскара в Австралию. (1961)
Нам понравилась небольшая ёлочка, немногим больше меня, — чудо какая славная! Вверху она кончалась острой стрелкой, будто нарочно сделанной для серебряной звезды.
Мы сели в санки, положили ёлочку поверх полости. Извозчик взмахнул кнутом, и мы поехали. (1954)
Нам понравилась небольшая ёлочка, немногим больше меня, — чудо какая славная! Вверху она кончалась острой стрелкой, будто нарочно сделанной для серебряной звезды. (1961)
После ужина мы снова окружили ёлку, разглядывая полученные подарки: каждый получил то, что ему больше всего хотелось. Даже удивительно, откуда это взрослые узнали наши желания! Дима получил «Приключения Тома Сойера», а я — «Сказки Андерсена» в голубом переплёте. (1954)
После ужина мы снова окружили ёлку, разглядывая полученные подарки: каждый получил то, что ему больше всего хотелось.
Даже удивительно, откуда это взрослые узнали наши желания! Дима получил «Приключения Тома Сойера», Тамара — папку для нот, Устинька — букварь, я — сказки Андерсена в голубом переплёте. (1961)
-
Луковое колечко
Как-то так получилось, что долгое время я путала галок с грачами. Но мама однажды сказала:
— Что ты, Верочка! Хотя они и похожи друг на друга и дружны между собой, но это разные птицы. И повадки у них разные. Галки холода не боятся и зимуют там, где родились, а грачи улетают на зиму в тёплые края и возвращаются только весной.
И мама прочла мне стихотворение Некрасова, которое начинается так:
Поздняя осень. Грачи улетели. Лес обнажился. Поля опустели.
А потом мама показала мне снимок с картины художника Саврасова. Тут уже другое. «Грачи прилетели» — называется эта картина. Рыхлый мартовский снег. В большой проталине отражаются берёзы. На берёзах суетятся грачи, ремонтируя гнёзда; так и кажется, что слышишь громкие птичьи голоса. Один грач с прутиком в клюве сидит на снегу: вот-вот взлетит. За берёзами — деревушка, за деревушкой темнеют поля. Над полями небо с тёплыми весенними облаками.
Хорошо!
Но, как ни старайся, пересказать картину трудно. А взглянешь — и сразу всё увидишь.
В нашем городе галки жили в городском саду. Каждый год они с нетерпением ждали, когда же наконец наступит весна, деревья покроются листвой и скроют гнёзда от любопытных глаз. «Всю зиму жили как на улице», — шумно жаловались галки прилетевшим грачам.
Но в марте месяце у нас на юге уже недалеко до весны.
Городской сад стоит весь окутанный весенней дымкой. Почки на деревьях — крупные.
В один из таких дней, когда мы собрались на прогулку, тётя Наша сняла с кухонной полки ту самую корзинку, в которой мы относили дяде Оскару медовую коврижку. Теперь мы уложили в эту корзинку бутылку сливок, горшочек масла и белую булку.
— Мы навестим одного больного, — сказала тётя Наша. — То есть даже не совсем больного, но и не вполне здорового. Да это и понятно: человек переутомился и к тому же плохо питается.
Мне очень хотелось спросить, кто же этот человек, но я промолчала, зная, что тётя Наша ответит: «Потерпи и узнаешь».
— Мы идём в меблированные комнаты «Свет и воздух», — объяснила мне по дороге тётя Наша. — Там живут те, у которых нет своей квартиры. Для таких людей недорогая комната с мебелью — большое удобство.
«Свет и воздух» помещались в старом, некрасивом доме. В длинных коридорах было темновато.
«Меблированная комната», куда мы вошли, была меблирована совсем плохо: маленький стол, умывальник с подвязанным краном, чтоб не капал, кривенькая этажерка и продавленная кровать. Это было совсем непохоже на тот номер в гостинице, где жил дядя Оскар.
На кровати лежал не совсем больной, но и не здоровый Иван Васильевич Гребень и с карандашом в руке читал толстую книгу.
Увидя нас, он быстро приподнялся и даже покраснел от радости.
— Наталья Матвеевна, голубушка, вот не ожидал! И ты, Верочка, здравствуй! Как поживает кукла Лидочка? Или нет… кажется, Катенька? До чего же я рад вас видеть!
— Зато я совсем не рада видеть вас в таком состоянии, — ворчливо ответила тётя Наша и спросила: — А где у вас пыльная тряпка?
Иван Васильевич только засмеялся и рукой махнул.
Но тётя Наша отыскала всё же на этажерке одинокую рваную варежку и вытерла ею всю мебель, прихватив заодно и подоконник.
Иван Васильевич должен был при нас выпить стакан сливок и съесть кусок хлеба с маслом. Остальное он обещал съесть и выпить немного позже.
— Я вас прошу, — сказала тётя Наша, — я вас очень прошу, Иван Васильевич, не шутить со здоровьем!
— Голубушка, кто шутит! — воскликнул Иван Васильевич, — Здоровье действительно штука важная. Однако в жизни есть вещи и поважнее… Но тебе, Верочка, — обратился Иван Васильевич ко мне, — наверняка уже наскучили наши разговоры. Дал бы я тебе почитать какую-нибудь книжицу, да ведь они у меня о болезнях.
— А вот эта, толстая, о каких болезнях? — спросила я.
— О болезнях лёгких, — ответил Иван Васильевич.
— Вы, значит, ещё только лёгкие болезни учите? — спросила я.
— Болезни лёгких… Э, дружок ты мой, это совсем не то, что ты думаешь. Лёгкие — это то, чем мы дышим. Они наполнены воздухом, оттого они и лёгкие. Находятся они у нас в груди. А лечить их трудно. Это трудные болезни.
— Тамара тоже хотела лечить, когда вырастет, но теперь раздумала. А вы, когда окончите учиться, тогда и начнёте лечить? — продолжала я свои расспросы.
— Если окончу, тогда начну, — задумчиво ответил Иван Васильевич. И повторил невесело: — Если окончу. А вот окончу ли?..
Он вздохнул, и тётя Наша тоже вздохнула. Все помолчали.
— Ну, нам пора домой, — сказала вдруг тётя Наша. — Мы торопимся. А вы, как только будет время, приходите, Иван Васильевич.
— Чтобы прийти к вам, я всегда смогу выкроить часок, — ответил Иван Васильевич, провожая нас по коридору.
На обратном пути тётя Наша всё время молчала. А когда мы пришли домой, задала мне урок: украсить к обеду селёдку гарниром из варёных овощей и сырых луковых колечек.
— Этому тоже полезно выучиться, — сказала тётя Наша. — И помни, что в твоём распоряжении всего пятнадцать минут. Особое внимание обрати на свекольные звёздочки. В прошлый раз они получились у тебя исключительно уродливые.
Я принялась за работу. Всего труднее было сладить с луковыми колечками. Тот, кто так легко и охотно поддевает на вилку такие колечки, не представляет себе, каково иметь дело с ними на кухне.
Приготовленная для меня луковица была толстая, крутобокая, блестящего медного цвета. Приделать ей носик и ручку — и был бы готов прехорошенький маленький чайник.
Стараясь не дышать этой красивой, но злой луковицей, я очистила её и стала думать, как бы половчее разрезать на ломтики. Но, пока я думала, слёзы брызнули у меня из глаз так сильно, что я уже ничего не видела.
Уж я и отворачивалась и отбегала в сторонку… Но, как только я приближалась к столу, сердитая луковица снова набрасывалась на меня.
«Так-так-так», — насмешливо тикали кухонные ходики и вдруг показали — три: час нашего обеда. Сейчас должны были прийти папа и мама.
Тётя Наша, задумчиво стоявшая у окна, встрепенулась:
— Ну что? Гарнир готов?
Но, увидя, что со мной происходит, она быстро отобрала у меня луковицу, недолго думая изрезала её всю на поперечные ломтики и стала разбирать на колечки.
Я же в это время тёрла руки щеткой и промывала глаза водой.
— Подумать только… — заговорила тётя Наша, склоняясь над луковым колечком, — подумать только, как трудно даётся иногда ученье!
— Да-да-да, — закивала я головой.
Но тётя Наша не слушала меня. Глаза её наполнились слезами.
— Человек умный, способный, трудолюбивый, а живёт в скверной комнате. Без света и воздуха. Питается отвратительно. Весной мучается, не знает, чем заплатить в университет за ученье, — денег нет.
Я молчала. Только сейчас я поняла, о каком человеке идёт речь.
Я представила себе, как Иван Васильевич, бедный, один в своей неуютной комнате, учит трудные болезни.
На дворе весна, грачи прилетели. Но тут уж не до прогулок, когда нет денег, да и времени мало: приходится «выкраивать часок». Не ножницами, конечно, это только так говорится, но всё равно трудно.
И я тоже чуть не заплакала, но на этот раз не из-за лукового колечка. Нет, нет, не из-за него. (1961, в 1954 отсутствует)
Опуская подаренный мне букет в воду, я заметила, что, кроме семи роз, там есть ещё один бутон.
— Будем считать, что это ваш будущий, ещё не распустившийся год, — сказал капитан, принимая от мамы чай с пирогом. — И теперь только от вас зависит, чтобы он расцвёл пышным цветом. (1954)
Опуская подаренный мне букет в воду, я заметила, что, кроме семи роз, там есть ещё один бутон.
— Будем считать, что это ваш будущий, ещё не распустившийся год, — сказал капитан, принимая от мамы стакан чая с пирогом. — И теперь только от вас зависит, чтобы он расцвёл пышным цветом. (1961)
-
Школьная скамья
В середине августа, когда бабушка вернулась обратно к себе в деревню, а комета Галлея начала быстро удаляться от Земли, мы переехали в город. Приближался день моего экзамена в гимназию, в приготовительный класс.
Как ни стыдно сознаться, но я начала важничать перед своими подружками.
— Мы в гимназии будем изучать высшие науки. Может быть, даже высшую математику, — рассказывала я Тамаре и Устиньке.
— А кстати, сколько будет шестью семь? — спросила меня мама, услыхав этот разговор.
Я запнулась: не могла сразу вспомнить.
Мама подождала немного, потом сказала?
— Вы, дети, пойдите поиграйте. А ты, Верочка, останься.
Тамара и Устинька вышли, а мама стала разглядывать меня, как будто видела впервые.
— Я, мамочка, вспомнила, — робко сказала я. — Шестью семь — тридцать два.
— Не тридцать два, а сорок два. Но сейчас не в этом дело, — ответила мама. — Ты мне скажи другое. Возможно, что я ошиблась, но мне послышалось, что ты говорила здесь что-то насчёт гимназии и хвасталась этим. Но, может быть, я ошиблась и ты не говорила этого?
— Нет, — тихо ответила я.
— Что — нет? — переспросила мама.
— Ты не ошиблась, — ещё тише ответила я.
— Значит, ты говорила это. И что же, правильно ты поступила?
— Нет, неправильно, — совсем уже шёпотом ответила я.
— А почему неправильно? Можешь ты мне это объяснить?
Я молчала.
— Ну, а если ты не можешь, я сама объясню тебе. Видишь ли, не все родители, как мы с папой, могут платить в гимназию за ученье своего ребёнка. Не все могут ждать восемь или даже десять лет, пока их дочка или сын окончат учиться и решат, кем им быть в жизни. Понятно? Иные родители рады, если их дитя может поступить в четырёхклассную школу, как Тамара, или даже в двухклассное училище, как Устинька, приобрести хоть какие-нибудь знания. А ты хвастаешь гимназией, как будто в этом какая-то твоя заслуга. Да ещё рассказываешь о высших науках, в то время как сама не усвоила даже таблицы умножения. Всё это настолько грустно, что я даже ничего не скажу папе, чтобы не огорчать его, — закончила мама.
— И тёте Наше тоже не говори, — дрожащим голосом попросила я. — А то она расскажет Ивану Васильевичу, а ему самому трудно учиться. И питается он от… отвра…
Но тут я заплакала так горько, что не могла выговорить это длинное слово.
— Никому ничего не скажем, — ответила мама, погладив меня по волосам. — Вот тебе носовой платок. И не будем больше говорить об этом.
А день экзамена всё приближался. Мне и хотелось на школьную скамью и было страшновато.
— Особенно хорошо ты должна успевать по русскому языку, — напоминала мне мама. — Каково это, если ты, моя дочь, будешь писать с ошибками?
Ошибок-то я и боялась.
Особенно трудно было с буквой «ять». Она была трудна тем, что выговаривалась, как простое «е», а иногда, в виде исключения, как «ё». Трудно было распознать эту букву. «Какая бы это была радость для школьников, если бы она вдруг пропала!» — думала я. Но она до поры до времени оставалась в азбуке по-прежнему и досаждала всем, кому только могла.
Я хорошенько повторила таблицу умножения. Ещё раз прочла наизусть басню Крылова «Мартышка и Очки» и пошла с мамой на экзамен довольно храбро.
— Придёшь с экзамена — получишь миндаль с изюмом, — посулила мне Дарьюшка.
Гимназия помещалась в старинном белом здании, В гимназическом саду росли старые-престарые серебристые тополя.
Мы с мамой вошли в приёмную, где было сумрачно от тёмных портьер и кожаных стульев вдоль стен. На этих стульях сидели будущие гимназистки, пришедшие со своими матерями, как я. Только одна девочка явилась с бабушкой, а одна — даже с дедушкой.
Вошла начальница гимназии, в тёмно-синем платье, седая, и поздоровалась со всеми. С моей мамой она была уже раньше знакома.
— Ну что ж, — сказала начальница, — пойдём. — И, взяв меня за руку, повела по лестнице на второй этаж, указывая дорогу другим.
Родные остались в приёмной.
Класс, куда мы вошли, был большой и светлый. Серебристые тополя заглядывали в открытые окна, как будто желая узнать, как будет проходить экзамен. Солнечный луч, как длинная указка, был протянут к классной доске.
Мы все уселись на школьные скамьи. И молоденькая учительница начала экзамен с меня.
Она дала мне прочесть рассказик из хрестоматии, но после первых же строк сказала:
— Достаточно. Читаешь ты хорошо. А теперь прочти то, что ты знаешь наизусть.
Я прочла «Мартышку и Очки». Как всегда, сначала я запуталась от волнения, и у меня получилось: «Мартышка в старости глаза слабами стала». Но я быстро оправилась и дочитала до конца благополучно.
— Хорошо, — похвалила учительница. — Теперь подойди к доске и напиши слово «жёрнов».
Вот удача! Это слово было мне знакомо по маминым тетрадкам. Я написала.
— Правильно. Теперь напиши: «Звёзды светят».
Я написала.
— Правильно ли это? Кто скажет? — спросила учительница.
Девочка, пришедшая с дедушкой, встала и сказала:
— Неправильно. Звёзды пишутся через «ять». Это исключение.
Вот тебе и раз! Так я и знала, что буква «ять» подведёт меня. Что скажет мама!
Я вышла к ней в приёмную красная, как клюква:
— Я, мамочка, не выдержала экзамена, сделала ошибку в слове «звёзды». Меня не примут в гимназию.
— Будем надеяться, что тебя всё же примут. Но, и она подняла палец, — ты будешь дома писать со мной диктанты.
И действительно, в гимназию меня приняли.
Я возвращалась домой счастливая. Все поздравляли меня. Дарьюшка подала обещанное угощенье. Не хватило только опоздавшему Диме. Он был очень недоволен, но мы утешили его, пообещав новёхонький гвоздь с большой головкой. У Димы экзамен был ещё впереди: он тоже по ступал в гимназию.
— А теперь давайте играть в гимназию, — предложила я.
Все с радостью согласились.
Мы расставили стулья один за другим. В первом ряду, как самая маленькая, села сияющая Устинька со своим букварём.
Этот букварь она обернула голубой бумагой и часто разглядывала его на кухне с Дарьюшкой.
— Гляди, буквы какие славные, крупные! Отборные, одна в одну, — любовалась Дарьюшка. — Сама я неучёная, мать у тебя неграмотная. А ты сможешь книжки читать. Видишь, какая ты уродилась: мелкая, зато удачливая.
— Я, тётенька Дарья, лучше всех буду учиться, — обещала Устинька.
— Это уж как бог даст! — вздыхала Дарьюшка.
— Бог тут совершенно ни при чём, — поправляла её мама. — Всё зависит от самой ученицы.
И вот теперь, когда мы начали играть в гимназию, Устинька с букварём сидела в первом ряду.
— Рассаживайтесь все! — командовала я. — Будете писать диктант. А я буду учительница.
— Почему же именно ты? — возмутился Дима.
— А как же! Я ведь единственная гимназистка среди вас.
— Но ты сама говорила, что сделала ошибку в слове «звёзды».
— Ну и что же! Больше ошибок делать не буду. И потом, раз моя мама учительница, значит, и я.
— Совсем это не значит. То мама, а то ты, — не сдавался Дима.
Я хотела было дальше спорить, но вдруг взглянула на Тамару. Она тихо сидела на своём стуле. Гладко заплетённые косы лежали на плечах. Спокойно глядели на всех серые глаза из-под ровненьких бровей.
На минуту я задумалась. Нелегко мне было решиться, но я решилась.
— Пусть Тамара будет учительница, — предложила я. — Это будет правильно.
— Да, это будет правильнее всего, — подтвердила из соседней комнаты мама.
Всё было хорошо, весело, правильно. Но через несколько дней пришла беда.
Утром, войдя на кухню, я увидела, что Дарьюшка неподвижно, как застывшая, сидит у стола, подперев голову рукой. К её плечу припала Устинька. А тётя Наша читает им письмо из деревни, написанное кем-то по просьбе неграмотной Устинькиной матери.
— Что случилось? — с испугом спросила я, Дарьюшка ничего не ответила. А Устинька, потянув меня за рукав, вывела в коридор и там сказала на ухо:
— Бурёнка наша померла. Напоролась в лесу на сук. Поранилась и померла. Нету её больше у нас…
И снова вошла в столовую Дарьюшка, ведя за руку притихшую Устиньку, которая крепко прижимала к груди букварь в голубой обёртке.
Мать звала Устиньку домой. Надо было поднакопить денег на новую Бурёнку. Старшая дочка пошла в услужение к богатому соседу, а наша Устинька должна была нянчить младшеньких.
Ей было уже не до школьной скамьи. (1961, в 1954 отсутствует)
— Ну, например, очень важно, чтобы хорошо жилось всем простым людям. Чтобы все они были грамотны, учились в школах, читали нужные, интересные книги.
Из столовой Иван Васильевич шёл в гости к нам в комнату. Мы с Устинькой очень радовались его приходу, хотя он путал имена наших кукол: Джимми называл Танечкой или почему-то Лидочкой. Золушку называл то Алёнушкой, то Снегурочкой.
Для Ивана Васильевича мы доили Бурёнку и подносили ему молока в чашечке.
— Кушайте, пожалуйста, — потчевала его Устинька.
А я прибавляла:
— Здоровье надо беречь.
Как-то под вечер у меня заболело горло. Смерили температуру — оказалось тридцать семь и восемь.
— Похоже на ангину, — сказала тётя Наша.
— Пусть придёт Тамара, — попросила я. — Она меня вылечит.
Но тётя Наша сказала, чтобы я не распоряжалась: Тамара ещё слишком неопытный врач. Да к тому же ведь окончательно решено, что она будет пианисткой.
Устиньку тотчас же увели, а меня уложили в постель и закутали горло фланелью.
Тётя Наша укрыла меня потеплее, посоветовала уснуть и ушла в столовую, откуда доносились голоса. (1954)
— Ну, например, очень важно, чтобы хорошо жилось всем простым людям. Чтобы все они были грамотны, учились в школах, читали нужные, интересные книги…
Случилось так, что как раз накануне того дня, когда мне надо было идти в гимназию, под вечер у меня заболело горло. Смерили температуру — оказалось тридцать семь и восемь.
— Похоже на ангину, — сказала тётя Наша.
Меня уложили в постель и закутали горло фланелью.
Тётя Наша укрыла меня потеплее, посоветовала уснуть и ушла в столовую, откуда доносились голоса. (1961)
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Родион Жуков - явно очень значимый персонаж, он появляется во всех четырех частях (чего, кажется, не удается никому, кроме Бачеев и Черноиваненко). (До какой-то степени антагонистом его можно считать мадам Стороженко - 3 части.)
Так вот, а является ли значимым его имя?.. Родион - как Раскольников, Жуков - как Ванька Жуков, к примеру. Правда, у остальных таких литературных отсылок я не помню (за возможным исключением Гаврика-Гавроша). Правда, остальные и не настолько значимы...
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
И снова с нами кировская вишня 2012 года. Это фото объясняет, зачем я фотосессила ее цветки. Дело в том, что фотосессия пришлась на конец июля, а то и на начало августа.
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Вот это место в "Катакомбах": "Петя знал, что они вспоминают прошлое. В этом прошлом были война и революция [...] и, наконец, сам Гаврик Черноиваненко, старый большевик, ответственный партийный работник, о котором маленький Петя часто слышал от папы, — личность почти легендарная и крайне загадочная, так как он постоянно куда-то уезжал из Одессы и откуда-то приезжал и даже один раз, как выразился Колесничук, _крупно погорел и долго где-то сидел и совсем недавно опять появился в городе и «заворачивает отделом в обкоме»_" - не есть ли такой аккуратненький, осторожненький намек на репрессии?..
По времени действия, вроде, подходит (действие самого романа начинается в 1941 году, Пете лет 11-12, воспоминания имели место когда-то в прошлом), по времени написания - тоже ("Работа над этой книгой, тематически завершающей тетралогию «Волны Черного моря», велась В.Катаевым в течение восьми лет — с 1944 по 1951 год. Замысел романа возник у писателя в конце Отечественной войны в результате его двух поездок в Одессу. Первая из них относится к апрелю 1944 года (сразу же после освобождения Одессы от оккупации), вторая — к январю 1945 года. На этой основе В.Катаевым был написан сначала очерк «Катакомбы», который печатался в газете «Известия» 22, 23, 24 и 27 марта 1945 года. Первый вариант романа был опубликован в журнале «Новый мир» в 1949 году, №№ 6, 7 и 8. Одновременно он печатался в газете «Пионерская правда» с 12 июля по 21 октября 1949 года. Почти тотчас же по выходе роман был подвергнут критике (см. газету «Правда» от 16 и 17 января 1950 г.). Второй вариант «За власть Советов» вышел отдельной книгой в Детгизе в 1951 году. Однако сам автор не был удовлетворен сделанным, и в 1961 году он создает третий вариант этого произведения.")...
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Сколь известны в послевоенном СССР были дореволюционные детские произведения (типа книг той же Чарской)?.. А то есть чувство, что и в то время с ними боролись (как "напрямую" типа "ерунда, слезливая девчоночья книга" у Рыбакова, 1948 год, между прочим, так и демонстрируя "истинное лицо" институток, к примеру - Лойко, 1958 и т.д.). Но смысл - тогда-то?..
Страница 4. Как видите, примечания вынесены в нижнюю часть страницы, абзац, к которому относится примечание, помечается на полях, слово выделяется жирным шрифтом.
Страница 6. Иногда примечания сопровождаются рисунками.
Страница 16. Иногда все примечания не влезают на одну страницы и переносятся на соседнюю.
Страница 34. Поскольку примечания (объясняющие различные реалии советской жизни, упомянутые персоналии и приведенные цитаты, аллюзии и отсылки) и/или рисунки есть практически на каждой странице, следовало бы привести их все, но тогда меня точно не поймут.Поэтому страницы будут более или менее рандомные.
Страница 94. В тех редких случаях, когда на страницу не приходилось ни одного примечания, когда туда не переползали примечания с соседних страниц и т.д., "место для примечаний" использовалось под сквозной рассказ об истории создания произведения.
Страница 97.
Страница 166.
Страница 236.
Страница 240.
Страница 335.
Страница 341.
Страница 342.
Страница 343.
Страница 344.
Страница 345.
Страница 346.
Страница 347.
Страница 348.
Страница 349.
Страница 350.
Содержание.
Выходные данные.
Итак, с нами:
Стругацкий А. Понедельник начинается в субботу: Сказка для научных сотрудников младшего возраста / Стругацкий А., Стругацкий Б.; Комментарии Н.Романецкого; В книге использованы иллюстрации Е.Мигунова; В книге использованы материалы, предоставленные фотобанком Shutterstok; Дизайн обложки Е.Гордеевой. - М.: Аванта [в выходных данных значится изд-во АСТ, на титульном листе и на обложке - Аванта, копирайт - изд-во АСТ], 2018. - 352 с.: ил. - (Лучшая классика с комментариями для школьников). - 2000 экз. - Подп. в печ. 2018.08.29. - Заказ 8610. - ISBN 978-5-17-106224-8.
Где использовались рисунки Е.Мигунова, кроме как на титульном листе и его обороте, стр.2, я так и не поняла. Почему так мало - тоже. И кто автор остальных иллюстраций - тоже.
Примечания любопытные, хотя заставляют чувствовать себя музейным экспонатом: у нас _есть_ телефон на полочке!.. И мелочь я в кармане спокойно ношу...
И, кстати, таки кто издатель - Аванта или АСТ?.. (И почему?)
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Годовщина смерти Шифры-Матле Шевелевны Волченок, умершей 30 марта 1938 года в возрасте 68 лет.
К сожалению, это единственное, что я о ней знаю _точно_. Далее идут догадки: что она была матерью Щеры (Шеры?) Копелевны и, соответственно, бабушкой бабушки. Но этого я _точно_ не знаю.
Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
В "Хуторке в степи", в той части, где речь идет о путешествии Бачеев по Европе, периодически упоминаются встречи с русскими политическими эмигрантами (которые опознаются как таковые по их разговорам).
Так вот, а можно ли определить, к каким течениям, партиям, фракциям и т.д. эти эмигранты принадлежали?..
С нижней террасы доносились голоса спорящих людей. Говорили по-русски. Звуки родной речи сразу привлекли внимание мальчика, он стал прислушиваться.
– Вы не должны игнорировать принципиальное положение, единогласно утвержденное январским пленумом ЦК, – громко говорил, почти кричал женский голос, отчеканивая слова «игнорировать» и «пленум».
– Я не игнорирую, но… – мягко отвечал мужской голос со скрыто ироническими, баритональными интонациями.
– Нет, сударь, вы именно игнорируете или, во всяком случае, делаете вид, что не игнорируете.
– Это бездоказательно!
– Январский пленум совершенно ясно определил характер действительно социал-демократической работы, – быстро вмешался другой мужской голос, глухой, сердитый, прерываемый короткими покашливаньями и сплевываньями застарелого курильщика.
– Нуте-ка, нуте-ка, – произнес иронический баритон, и Петя ясно представил себе, как это «нуте-ка» выталкивается из красивого, мясистого носа.
– Отрицание нелегальной социал-демократической партии, – еще громче закричал женский голос, – принижение ее роли и значения, попытки укротить программные и тактические задачи и лозунги революционной социал-демократии представляют собой проявление буржуазного влияния на пролетариат…
Услышав слова «революционная социал-демократия» и «пролетариат», которые так громко раздавались внизу на весь сад, Василий Петрович даже вздрогнул и с опаской посмотрел на детей.
– А те, кто этого не признает, обманывают рабочих, распространяя либерально-буржуазные идеи о якобы конституционном характере назревающего кризиса, – сказал кашляющий голос застарелого курильщика, и Петя увидел, как внизу сквозь плющ стремительно вылетел окурок папиросы, упал на гравий возле клумбы белых лилий и стал сердито дымиться.
– Ого! Не слишком ли сильно сказано?
– Подобные господа, – не унимался женский голос, – выбрасывают вон такие исконные лозунги революционного марксизма, как признание гегемонии рабочего класса в борьбе за социализм и за демократическую революцию!
– Это я-то?
– Именно вы-то и господа, вам подобные…
– Бог знает что! – испуганно пробормотал Василий Петрович, и нос его побелел от волнения. – Дети, сию же минуту уходите с террасы!
Но Петя, охваченный любопытством, уже лез животом на перила, свесил вниз голову и старался рассмотреть, что делается на нижней террасе.
Сквозь косую зеленую решетку, увитую плющом, мальчику удалось увидеть стол с кувшином молока и нескольких человек, сидящих в плетеных креслах: сердитую даму в черной жакетке, похожую на учительницу, чахоточного юношу в сатиновой косоворотке под старым пиджаком и красивого господина в чесучовой тужурке и с блестящим стальным пенсне на мясистом римском носу, из которого как раз в эту самую минуту выталкивалось ироническое «нуте-с, нуте-с…».
– Проповедуя так называемую легальную, или открытую, рабочую партию, вы и вам подобные суть не кто иные, как строители столыпинской «рабочей» партии и проводники буржуазного влияния на пролетариат! – кричала дама в жакетке, стуча костяшками кулака по столу с такой силой, что кувшин с молоком подпрыгивал и каждую минуту готов был упасть.
– Вот именно, самого настоящего буржуазного влияния… – задыхаясь от приступов кашля и отплевываясь, быстро и глухо говорил чахоточный юноша, зажигая дрожащими руками спичку. – А ваша «открытая» рабочая партия при Столыпине означает не что другое, как открытое ренегатство людей, отрекающихся от задачи революционной борьбы масс с царским самодержавием, Третьей думой и всей столыпинщиной!
Этого Василий Петрович выдержать уже никак не мог. Он схватил Петю за плечи и потащил в комнату:
– Ты не смеешь слушать подобные вещи! Сиди в комнате… Павлик, сию же минуту марш с балкона! Ах, господи, что за наказанье! Всюду политика…
Водворив мальчиков в комнату, Василий Петрович вышел на террасу и крикнул вниз дрожащим голосом:
– Попрошу вас выбирать выражения! И во всяком случае, говорить не громко. Не забудьте, что наверху дети.
Внизу наступила тишина, а затем носовой голос сказал:
– Товарищи, нас подслушивают, – после чего со скрипом задвигалась плетеная мебель и женский голос произнес:
– А вы говорите – открытая партия, когда даже в свободной Швейцарии нас преследуют шпионы царского правительства!
– Послушайте! – грозно крикнул Василий Петрович, побагровев.
Но внизу демонстративно захлопнулась стеклянная дверь, и, смущенно пробормотав «черт знает что такое», Василий Петрович покинул террасу, так же демонстративно хлопнув стеклянной дверью.
[...] Однажды в Женеве семейство Бачей столкнулось с довольно большой группой эмигрантов. Это было на островке возле памятника Руссо. Вокруг плавали черные лебеди, и бронзовый Руссо, старик с истощенным, страстным лицом, сидя в кресле, безучастно наблюдал, как эти горделивые птицы вдруг опускали в воду свои извилисто изогнутые, змеиные шеи и хищно хватали кусочки белого хлеба, брошенного им с хорошеньких, разноцветных лодочек. Пока Василий Петрович, сняв шляпу, стоял возле памятника великому Жан-Жаку, философу и писателю, перед которым привык преклоняться еще со студенческих лет, Петя услышал голоса эмигрантов. Они сидели на скамейках в тени плакучих ив и, по обыкновению, спорили. Вдруг Петя услышал знакомую фамилию – Ульянов.
– Разве Ульянов-Ленин сейчас не в Париже?
– Под Парижем. В местечке Лонжюмо.
– Стало быть, это верно, что партийная школа в Лонжюмо существует?
– Не только существует, но Ленин вызывает туда партийных работников и читает им курс лекций по политической экономии, по аграрному вопросу, по теории и практике социализма.
– Какую же позицию он занимает по отношению к Каприйской школе?
– Разумеется, непримиримую.
– После его резолюции о положении дел в партии на собрании второй парижской группы содействия РСДРП можно не сомневаться, что ни на какие компромиссы он никогда не пойдет.
– Я не читал резолюции.
– На днях она будет опубликована отдельным листком.
– А Георгий Валентинович?
– Что ж Георгий Валентинович… Плеханов есть Плеханов.
– Стало быть, вы считаете…
– Я считал и считаю, что в русской революции есть единственно верная линия – это линия Ленина. И чем скорее мы все это поймем, тем скорее совершится русская революция.