Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Вот сколько раз я перечитывала и "Я возьму сам", и "Звирьмариллион"...
А до меня только что дошло... сходство двух персонажей: Тулкаса и Утбы Абу-Язана.
"Есть подозрение, что он [Тулкас] немного не в себе, потому что эльфам известно, что Тулкас постоянно смеется - что в бою, что в мирное время".
"Из гущи врагов выламывается безумный смех. Хохочет все — земля, небо, игреневый скакун, лихой боец в седле, полумесяц секиры над головой бойца… [...] Едва осиную талию Утбы охватил складчатый кушак, где была вышита вязь полкового девиза, едва буйную голову увенчала папаха из черного каракуля, как жемчужина странного веселья сверкнула в перстне его жизни. Красавицы, за три фарсанга благоухающие вэйскими духами, делились тайнами; и в их тайнах мужская неутомимость, неистовствуя на ложе, смеялась знакомым смехом. Двор султана прикусывал языки удивления зубами сдержанности: на аудиенциях и приемах послов хохотал он, веселый Утба Абу-Язан, а Баркук лишь увеличивал свое благоволение к весельчаку. Лекарей брала тихая оторопь — когда бритва целителей погружалась в плоть раненого есаула, он смеялся в лицо боли, смеялся в голос, до слез, и боль в ужасе отступала."
Правда, у меня нехорошее подозрение, что оба образа восходят к какому-то мифологическому третьему, о котором я, по тупости своей, и не слышала...
А до меня только что дошло... сходство двух персонажей: Тулкаса и Утбы Абу-Язана.
"Есть подозрение, что он [Тулкас] немного не в себе, потому что эльфам известно, что Тулкас постоянно смеется - что в бою, что в мирное время".
"Из гущи врагов выламывается безумный смех. Хохочет все — земля, небо, игреневый скакун, лихой боец в седле, полумесяц секиры над головой бойца… [...] Едва осиную талию Утбы охватил складчатый кушак, где была вышита вязь полкового девиза, едва буйную голову увенчала папаха из черного каракуля, как жемчужина странного веселья сверкнула в перстне его жизни. Красавицы, за три фарсанга благоухающие вэйскими духами, делились тайнами; и в их тайнах мужская неутомимость, неистовствуя на ложе, смеялась знакомым смехом. Двор султана прикусывал языки удивления зубами сдержанности: на аудиенциях и приемах послов хохотал он, веселый Утба Абу-Язан, а Баркук лишь увеличивал свое благоволение к весельчаку. Лекарей брала тихая оторопь — когда бритва целителей погружалась в плоть раненого есаула, он смеялся в лицо боли, смеялся в голос, до слез, и боль в ужасе отступала."
Правда, у меня нехорошее подозрение, что оба образа восходят к какому-то мифологическому третьему, о котором я, по тупости своей, и не слышала...
