Алла Кузнецова, Молчаливый Глюк. Я не со зла, я по маразму!
Нет, положительно, после некоторых рассказов Чарской вспоминается бессмертное "Хотели как лучше, а получилось как всегда". Причем она-то пишет, что и получилось "как лучше", а у меня упорное чувство - "как всегда".
Вот, скажем, рассказ "На войну с японцами"
"На войну с японцами"
НА ВОЙНУ С ЯПОНЦАМИ
Маленький графчик плохо спал эту ночь... Ему грезились битвы, грезились желтолицые японцы, до смешного похожие на мартышек, виденных им этой весною в Зоологическом саду; грезились громадные броненосцы и страшные миноносцы. Все это происходило очень далеко - на Дальнем Востоке. Он видел самого себя на лихом коне с обнаженной саблей в руке.
Всю ночь метался графчик... Наутро он встал взволнованный и, войдя в столовую, решительно заявил родителям:
- Пустите меня на Дальний Восток. Я хочу воевать!
И отец, и мать, и гувернер Николай Дмитриевич смотрели на семилетнего ребенка, пораженные его словами.
- Я хочу воевать с японцами, - повторил графчик, - отпустите меня на войну и купите мне саблю.
И мама, и папа, и гувернер думали, что он шутит.
Но графчик не шутил. Его маленькое сердечко сильно билось в груди, глаза ярко блестели, и во всей детской фигурке было столько отваги, что родители сразу поняли, что ребенок говорит вполне серьезно.
Граф первый пришел в себя от удивления и сказал:
- Хорошо, ты поедешь на войну. Жаль, что не могу купить тебе саблю. У нас в именье их достать нельзя, но ты купишь ее в первом же городе по пути, а пока выбери себе любую из тех, которые висят у меня на стене в кабинете.
- Отлично, - сказал серьезно графчик. - Я выберу себе саблю. Спасибо тебе, папа. А ты, мама, дай мне, пожалуйста, те трубки, которые я купил на свои деньги и просил отослать их в действующую армию. Я их сам отвезу храбрым солдатам.
- Хорошо, - заметил отец, - ты выберешь саблю, соберешь свои вещи и сегодня же тронешься в путь. Доволен ты?
- О папа! - радостно вскричал графчик. - Какой ты добрый, и как я люблю тебя!
- Только помни, мой мальчик, тебе будет нелегко на войне и ехать придется очень, очень долго. И потом, ведь ты поедешь один! Потому что на войну не полагается брать няньку.
- О да, папа! Конечно! - радостно поблескивая глазами, подтвердил мальчик.
- А справишься ли ты, мой маленький? Ведь ты еще крошка! - заметила мама.
- Мне семь лет, мамочка, какой же я маленький! И потом... японцы сами маленькие, как мартышки, их нетрудно победить!
- А кто же тебя там одевать будет? - вмешалась в разговор неожиданно появившаяся на пороге столовой няня.
- Ну вот еще, сам! - вспыхнул графчик.
- А нынче меня же просил рубашку расстегнуть, говоришь, пуговки сзади не достать.
- А теперь достану, фу ты какая! - окончательно рассердился сконфуженный графчик.
- То-то, батюшка!
Няня ушла, довольная своей победой, а графчик принялся собираться в дорогу.
* * *
У крыльца стояла тройка... Три серые лошади были взяты из конюшни графа. Графчик знал их по именам, но возница - ямщик - был ему незнаком; по крайней мере, он не встречал его никогда среди людей отцовской дворни. У ямщика была длинная рыжая борода и громадная шапка, нахлобученная на нос.
От графского имения до железной дороги было тридцать верст, и маленькому графчику надо было ехать довольно долго.
Родители, няня и вся дворня высыпали на крыльцо провожать его. Один только гувернер Николай Дмитриевич не провожал. Он в свою очередь, как передали мальчику, уехал - но не на войну, а хлопотать о новом для себя месте, так как маленькому воину он был больше не нужен.
Графчик храбро вышел на крыльцо, тепло укутанный заботливыми руками няни. Поверх тулупчика у него висела большая сабля, бряцавшая при каждом движении мальчика.
В руках он держал трубки, купленные им для солдат и тщательно завернутые в бумагу.
- В добрый путь! - сказал граф-отец и поцеловал сына.
Мама также крепко обняла мальчика.
Все были довольны, никто не плакал, и все ласково смотрели на отъезжавшего.
Графчик перецеловался со всею дворней, вскочил в сани и звонким голосом крикнул: «Пошел!»
Возница гикнул, лошади тронулись...
Маленький графчик поехал на Дальний Восток воевать с японцами.
* * *
Дорога была прекрасная, лошади бежали свободной рысью... Мороз слегка пощипывал нос и щеки маленького путешественника...
Графчик сидел в санях и думал... Он думал о войне, о предстоящих стычках с японцами, о трубках, которые вез в подарок солдатам и, совсем уже некстати, о той злосчастной пуговице, которую ему никак не удавалось расстегнуть.
Между тем солнышко скрылось... Мороз стал крепчать, и маленькому графчику захотелось кушать.
- Ямщик! - робко произнес он.
- Ась? - послышалось с козел глухим загробным басом.
- Далеко до станции?
- Ночью доедем!
- Достань мне, пожалуйста, корзину с провизией, которую тебе поставили в ноги. Я хочу кушать, - попросил графчик, внезапно вспомнив о съестном, заготовленном ему в дорогу.
- Да там никакой корзины нет. Нянюшка вытащила какую-то корзину, а поставить, видно, забыла, - ответил ямщик. - Придется тебе поголодать до станции, барин. А то вот что... Возьми-кась мою краюшку, я себе на ужин захватил, да уж поделюсь с тобой.
И с этими словами добрый возница протянул графчику кусок черного хлеба, густо посыпанный солью.
Графчик кормил таким хлебом лошадей в конюшне, но сам он даже не предполагал, что этот хлеб можно было есть. Он привык к белому хлебу и сдобным пирожкам. Однако он вспомнил, что на войне у него будет грубая солдатская пища, да к тому же голод не свой брат, и он с аппетитом съел краюшку.
Голод был утолен. Но на смену ему являлся холод. Станция была далеко, а пальцы на ногах графчика так и ныли. И теплые валенки не в силах были защитить их.
Невдалеке показались деревья.
- А вот и лес! - произнес возница. - Дай-то Бог его проехать до ночи. А то там неспокойно иной раз бывает.
- Что ты говоришь? - испуганно произнес графчик. - Там есть разбойники?
- Всяко бывает, барин! Да вы чего испугались? У вас ведь сабля есть, да и потом, коли японцев зарубить хотели, так чего уж тут...
И снова воцарилось молчание.
«Конечно, - подумал графчик, - я не боюсь разбойников, а только холодно, да и спать хочется».
Действительно, мальчик не боялся разбойников. Но сон и мороз одолевали его...
Он всеми силами старался прогнать дремоту и думал о том, что его ждет впереди - на Дальнем Востоке.
Вот он на месте... Грохот батарей... свист картечи... кругом крики, стоны, шум битвы... Он летит на белой лошади (непременно на белой) с громким криком «С нами Бог!». Японцы смяты и бегут к своим кораблям. Но корабли далеко, и все они пленники русских. И этой победой обязаны ему, маленькому графчику.
«Ах, как хорошо! - думает мальчик. - Но только как холодно, брр! А дома теперь что? Там ужинают... Самовар кипит. Папа читает вслух последние известия с войны... Тепло, уютно, хорошо! Только, верно, обо мне беспокоятся: где-то их мальчик и как-то он доедет!»
И при одном этом воспоминании сердце графчика впервые сжимается тоскою, и его неудержимо тянет назад домой - к отцу, маме, чтобы успокоить, расцеловать их и отогреться на их груди...
И не замечает маленький графчик, как слезы капают на его тулупчик и замерзают на похолодевших щечках... Будущий подвиг на войне уже не представляется ему таким возможным, как раньше... Он обожает свою милую Россию, своего дорогого Царя... Он хочет наказать злых японцев, хочет по мере своих силенок помочь дорогой родине, но ведь он такой маленький, слабенький! Вот он мерзнет от стужи при самом небольшом морозе, ему хочется кушать, спать...
И впервые раскаяние западает в отважную душу мальчика... Как он жалеет, что так мал и слаб! Нет, не совершить ему, должно быть, трудного подвига в защиту русской чести... Ну, что ж! Пусть он умрет за правое дело! Не возвращаться же ему назад с дороги. Это было бы так позорно и гадко!
И немножко успокоенный, ребенок засыпает крепким сном, прижимая к груди солдатские трубки, которые, несмотря на стужу, цепко держат его замерзшие пальчики.
* * *
Если бы маленький графчик не спал так крепко, он, наверное, заметил, что кони разом остановились, возница соскочил с козел и наклонился над ним с тревогой. Потом возница быстрым движением сорвал рыжую бороду и оказался гувернером маленького графчика - Николаем Дмитриевичем.
- Спит, бедняжка! - прошептал мнимый ямщик и, бережно прикрыв медвежьей полостью ноги ребенка, снова вскочил на козлы и погнал лошадей, только не к станции, а назад. В имение графа...
Графчик проснулся, но не в дороге, не в троечных санях под медвежьей полостью, а на мягком диване под теплым стеганым одеяльцем, окруженный добрыми радостными лицами родителей, няни, гувернера, не успевшего еще сбросить свой ямщицкий армяк. Графчик разом все понял и, вспыхнув от стыда, залился горькими слезами.
- Какой срам, какой стыд!
- Никакого здесь нет стыда, мой дорогой мальчик, мой отважный маленький воин! - произнес отец. - Я нарочно не останавливал тебя, когда ты объявил свое решение идти на войну! Ведь это было благородное побуждение, и я мог только гордиться им. Но ты не рассчитал своих силенок и упустил из вида, что на трудный военный подвиг идут сильные борцы, а не дети! Понял ли ты меня, мой мальчик?
- Понял, папа! - воскликнул маленький графчик и уже не чувствовал никакого смущения и стыда в глубине своего маленького отважного сердечка.
Вроде бы все нормально, никто не обижен, ничего... Но почему же мне так трудно поверить в последнюю фразу???
Вот, скажем, рассказ "На войну с японцами"
"На войну с японцами"
НА ВОЙНУ С ЯПОНЦАМИ
Маленький графчик плохо спал эту ночь... Ему грезились битвы, грезились желтолицые японцы, до смешного похожие на мартышек, виденных им этой весною в Зоологическом саду; грезились громадные броненосцы и страшные миноносцы. Все это происходило очень далеко - на Дальнем Востоке. Он видел самого себя на лихом коне с обнаженной саблей в руке.
Всю ночь метался графчик... Наутро он встал взволнованный и, войдя в столовую, решительно заявил родителям:
- Пустите меня на Дальний Восток. Я хочу воевать!
И отец, и мать, и гувернер Николай Дмитриевич смотрели на семилетнего ребенка, пораженные его словами.
- Я хочу воевать с японцами, - повторил графчик, - отпустите меня на войну и купите мне саблю.
И мама, и папа, и гувернер думали, что он шутит.
Но графчик не шутил. Его маленькое сердечко сильно билось в груди, глаза ярко блестели, и во всей детской фигурке было столько отваги, что родители сразу поняли, что ребенок говорит вполне серьезно.
Граф первый пришел в себя от удивления и сказал:
- Хорошо, ты поедешь на войну. Жаль, что не могу купить тебе саблю. У нас в именье их достать нельзя, но ты купишь ее в первом же городе по пути, а пока выбери себе любую из тех, которые висят у меня на стене в кабинете.
- Отлично, - сказал серьезно графчик. - Я выберу себе саблю. Спасибо тебе, папа. А ты, мама, дай мне, пожалуйста, те трубки, которые я купил на свои деньги и просил отослать их в действующую армию. Я их сам отвезу храбрым солдатам.
- Хорошо, - заметил отец, - ты выберешь саблю, соберешь свои вещи и сегодня же тронешься в путь. Доволен ты?
- О папа! - радостно вскричал графчик. - Какой ты добрый, и как я люблю тебя!
- Только помни, мой мальчик, тебе будет нелегко на войне и ехать придется очень, очень долго. И потом, ведь ты поедешь один! Потому что на войну не полагается брать няньку.
- О да, папа! Конечно! - радостно поблескивая глазами, подтвердил мальчик.
- А справишься ли ты, мой маленький? Ведь ты еще крошка! - заметила мама.
- Мне семь лет, мамочка, какой же я маленький! И потом... японцы сами маленькие, как мартышки, их нетрудно победить!
- А кто же тебя там одевать будет? - вмешалась в разговор неожиданно появившаяся на пороге столовой няня.
- Ну вот еще, сам! - вспыхнул графчик.
- А нынче меня же просил рубашку расстегнуть, говоришь, пуговки сзади не достать.
- А теперь достану, фу ты какая! - окончательно рассердился сконфуженный графчик.
- То-то, батюшка!
Няня ушла, довольная своей победой, а графчик принялся собираться в дорогу.
* * *
У крыльца стояла тройка... Три серые лошади были взяты из конюшни графа. Графчик знал их по именам, но возница - ямщик - был ему незнаком; по крайней мере, он не встречал его никогда среди людей отцовской дворни. У ямщика была длинная рыжая борода и громадная шапка, нахлобученная на нос.
От графского имения до железной дороги было тридцать верст, и маленькому графчику надо было ехать довольно долго.
Родители, няня и вся дворня высыпали на крыльцо провожать его. Один только гувернер Николай Дмитриевич не провожал. Он в свою очередь, как передали мальчику, уехал - но не на войну, а хлопотать о новом для себя месте, так как маленькому воину он был больше не нужен.
Графчик храбро вышел на крыльцо, тепло укутанный заботливыми руками няни. Поверх тулупчика у него висела большая сабля, бряцавшая при каждом движении мальчика.
В руках он держал трубки, купленные им для солдат и тщательно завернутые в бумагу.
- В добрый путь! - сказал граф-отец и поцеловал сына.
Мама также крепко обняла мальчика.
Все были довольны, никто не плакал, и все ласково смотрели на отъезжавшего.
Графчик перецеловался со всею дворней, вскочил в сани и звонким голосом крикнул: «Пошел!»
Возница гикнул, лошади тронулись...
Маленький графчик поехал на Дальний Восток воевать с японцами.
* * *
Дорога была прекрасная, лошади бежали свободной рысью... Мороз слегка пощипывал нос и щеки маленького путешественника...
Графчик сидел в санях и думал... Он думал о войне, о предстоящих стычках с японцами, о трубках, которые вез в подарок солдатам и, совсем уже некстати, о той злосчастной пуговице, которую ему никак не удавалось расстегнуть.
Между тем солнышко скрылось... Мороз стал крепчать, и маленькому графчику захотелось кушать.
- Ямщик! - робко произнес он.
- Ась? - послышалось с козел глухим загробным басом.
- Далеко до станции?
- Ночью доедем!
- Достань мне, пожалуйста, корзину с провизией, которую тебе поставили в ноги. Я хочу кушать, - попросил графчик, внезапно вспомнив о съестном, заготовленном ему в дорогу.
- Да там никакой корзины нет. Нянюшка вытащила какую-то корзину, а поставить, видно, забыла, - ответил ямщик. - Придется тебе поголодать до станции, барин. А то вот что... Возьми-кась мою краюшку, я себе на ужин захватил, да уж поделюсь с тобой.
И с этими словами добрый возница протянул графчику кусок черного хлеба, густо посыпанный солью.
Графчик кормил таким хлебом лошадей в конюшне, но сам он даже не предполагал, что этот хлеб можно было есть. Он привык к белому хлебу и сдобным пирожкам. Однако он вспомнил, что на войне у него будет грубая солдатская пища, да к тому же голод не свой брат, и он с аппетитом съел краюшку.
Голод был утолен. Но на смену ему являлся холод. Станция была далеко, а пальцы на ногах графчика так и ныли. И теплые валенки не в силах были защитить их.
Невдалеке показались деревья.
- А вот и лес! - произнес возница. - Дай-то Бог его проехать до ночи. А то там неспокойно иной раз бывает.
- Что ты говоришь? - испуганно произнес графчик. - Там есть разбойники?
- Всяко бывает, барин! Да вы чего испугались? У вас ведь сабля есть, да и потом, коли японцев зарубить хотели, так чего уж тут...
И снова воцарилось молчание.
«Конечно, - подумал графчик, - я не боюсь разбойников, а только холодно, да и спать хочется».
Действительно, мальчик не боялся разбойников. Но сон и мороз одолевали его...
Он всеми силами старался прогнать дремоту и думал о том, что его ждет впереди - на Дальнем Востоке.
Вот он на месте... Грохот батарей... свист картечи... кругом крики, стоны, шум битвы... Он летит на белой лошади (непременно на белой) с громким криком «С нами Бог!». Японцы смяты и бегут к своим кораблям. Но корабли далеко, и все они пленники русских. И этой победой обязаны ему, маленькому графчику.
«Ах, как хорошо! - думает мальчик. - Но только как холодно, брр! А дома теперь что? Там ужинают... Самовар кипит. Папа читает вслух последние известия с войны... Тепло, уютно, хорошо! Только, верно, обо мне беспокоятся: где-то их мальчик и как-то он доедет!»
И при одном этом воспоминании сердце графчика впервые сжимается тоскою, и его неудержимо тянет назад домой - к отцу, маме, чтобы успокоить, расцеловать их и отогреться на их груди...
И не замечает маленький графчик, как слезы капают на его тулупчик и замерзают на похолодевших щечках... Будущий подвиг на войне уже не представляется ему таким возможным, как раньше... Он обожает свою милую Россию, своего дорогого Царя... Он хочет наказать злых японцев, хочет по мере своих силенок помочь дорогой родине, но ведь он такой маленький, слабенький! Вот он мерзнет от стужи при самом небольшом морозе, ему хочется кушать, спать...
И впервые раскаяние западает в отважную душу мальчика... Как он жалеет, что так мал и слаб! Нет, не совершить ему, должно быть, трудного подвига в защиту русской чести... Ну, что ж! Пусть он умрет за правое дело! Не возвращаться же ему назад с дороги. Это было бы так позорно и гадко!
И немножко успокоенный, ребенок засыпает крепким сном, прижимая к груди солдатские трубки, которые, несмотря на стужу, цепко держат его замерзшие пальчики.
* * *
Если бы маленький графчик не спал так крепко, он, наверное, заметил, что кони разом остановились, возница соскочил с козел и наклонился над ним с тревогой. Потом возница быстрым движением сорвал рыжую бороду и оказался гувернером маленького графчика - Николаем Дмитриевичем.
- Спит, бедняжка! - прошептал мнимый ямщик и, бережно прикрыв медвежьей полостью ноги ребенка, снова вскочил на козлы и погнал лошадей, только не к станции, а назад. В имение графа...
Графчик проснулся, но не в дороге, не в троечных санях под медвежьей полостью, а на мягком диване под теплым стеганым одеяльцем, окруженный добрыми радостными лицами родителей, няни, гувернера, не успевшего еще сбросить свой ямщицкий армяк. Графчик разом все понял и, вспыхнув от стыда, залился горькими слезами.
- Какой срам, какой стыд!
- Никакого здесь нет стыда, мой дорогой мальчик, мой отважный маленький воин! - произнес отец. - Я нарочно не останавливал тебя, когда ты объявил свое решение идти на войну! Ведь это было благородное побуждение, и я мог только гордиться им. Но ты не рассчитал своих силенок и упустил из вида, что на трудный военный подвиг идут сильные борцы, а не дети! Понял ли ты меня, мой мальчик?
- Понял, папа! - воскликнул маленький графчик и уже не чувствовал никакого смущения и стыда в глубине своего маленького отважного сердечка.
Вроде бы все нормально, никто не обижен, ничего... Но почему же мне так трудно поверить в последнюю фразу???
@музыка: Ниэннах - Песнь победителям
@настроение: задумчивое
@темы: Чарская, Детская литература, Книги, Цитаты
-
-
09.10.2010 в 00:10-
-
09.10.2010 в 03:44Может... Хотя уменьшительные Чарская вообще и всегда любит нежно.
-
-
09.10.2010 в 21:25-
-
10.10.2010 в 02:29Но у нее оно (сердечко) все равно везде.
У меня вот появилась мысль, что стыдиться _слабости_ - глупо. Это от тебя не зависит. А вот _недомыслия_ - можно, оно - зависит. В то время как мальчику объяснили, что он именно проявил недомыслие...
-
-
10.10.2010 в 02:39-
-
12.10.2010 в 02:15Вот в том-то и дело...